Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Но буквально за несколько дней до выступления перед депутатами, 2 марта 1912 г., Саблер получил от Николая II записку, в которой говорилось «о невозможности предрешения сейчас срока созыва Поместного Собора». Поэтому император просил обер-прокурора не касаться этого вопроса ни с председателем Совета министров и министром финансов В. Н. Коковцовым, ни с министром внутренних дел А. А. Макаровым[818]. Выступлению Саблера в Думе этот отказ государя нанес серьезный удар, – ведь в случае указания Николаем II точной даты созыва Собора многие «неудобные» вопросы депутатов отпали бы сами собой. Единственной опорой обер-прокурора оставалось высочайше одобренное определение Святейшего Синода об образовании Предсоборного Совещания. Этим «козырем» Саблер и воспользовался, выступая в Думе 5 марта 1912 г.

В своей речи он вспомнил о Поместном Соборе и заявил, что «очень счастлив» сообщить депутатам об образовании Предсоборного Совещания. Особо обер-прокурор подчеркнул, что руководство новым органом осуществляет архиепископ Сергий, человек, который не будет откладывать дело до бесконечности, «не будет этим как бы проявлять странную косность ведомства, словно готового хранить и собирать то, что и совестью и историей осуждено». В. К. Саблер старался убедить депутатов в желании духовного ведомства идти вперед, улучшая и усовершенствуя прежние порядки. «Верной стезей», по его словам, и станет Собор. Саблер вырвал у части правых депутатов не только продолжительные рукоплескания, но и крики «браво»[819].

Правда, аплодисменты не смогли заглушить резкой критики со стороны председателя комиссии по делам Православной Церкви В. Н. Львова, не усматривавшего в предстоящих трудах Предсоборного Совещания особо утешительных свойств, которые могли бы приблизить православных «к давно желанному Собору». Львов вспомнил Распутина и расправу над Саратовским епископом Гермогеном, осмелившимся выступить против «старца»[820]. Резко говорил о Саблере и крайне правый В. М. Пуришкевич. «Обмен любезностями» на этом не завершился. Неделю спустя, 12 марта, обер-прокурор снова получил возможность выступить в Думе. Свою речь он построил так, чтобы лишний раз подчеркнуть собственные заслуги в деле подготовки Поместного Собора.

«Я попрошу вписать в летопись русской Государственной Думы, – говорил Саблер, – что в марте 1912 г. обер-прокурор Святейшего Синода помнил слова, сказанные им в марте 1905 г. ‹…›, что он будет рад, если дождется своих похорон, то есть до обновления церковного и создания для обер-прокурорской власти иных условий бытия. Далее я попрошу занести в ту же летопись Государственной Думы, – продолжал он, – что тот же обер-прокурор, 3 мая, когда он приветствовал своих сослуживцев в Святейшем Синоде, сказал, что его заботой будет возвеличить Церковь Христову, а себя умалить»[821].

Выступление, однако же, не доставило Саблеру популярности в Думе. Либеральная общественность, всегда интересовавшаяся церковными вопросами (правда с целью добиться осуществления полной свободы совести), также не оценила его громких речей. По словам Д. В. Философова, дело было не в психологических настроениях обер-прокурора, а в проводимой им церковной и государственной политике, так как по своему существу «автономия Церкви вовсе не связана с умалением обер-прокуратуры». Правовые проблемы, имевшие место в отношениях Церкви и государства в России, демонстрировались, по мнению многих, уже упомянутым делом епископа Гермогена[822].

Современники, как оказалось в дальнейшем, были недалеки от истины. Спустя несколько лет бывший иеромонах Илиодор (Труфанов), некогда близкий к епископу Гермогену и Григорию Распутину, вспоминал, как «старец» говорил ему: «И без Собора хорошо; есть Божий помазанник и довольно; Бог его сердцем управляет, какой же еще нужно Собор». Даже если считать заявление скандального расстриги голословным, остается приводимая тем же Илиодором информация о телеграфном сообщении, 5 марта 1912 г. посланном Распутиным товарищу обер-прокурора Святейшего Синода П. С. Даманскому: «Неужели, миленький, Собор? Ах! не доросли»[823]. Едва ли Илиодор, ссылавшийся на дневник почитательницы «старца» О. Лохтиной, и это выдумал, несколько лет спустя с точностью до дня припомнив, когда такая телеграмма могла оказаться более всего своевременной. Нежелание Распутина никакого принципиального значения, разумеется, не имело. Оно характерно с психологической точки зрения, как иллюстрация возможных опосредованных влияний на обер-прокуратуру, в марте 1912 г. устами В. К. Саблера заявлявшую о желании созвать Собор. Это тем более может показаться важным, если вспомнить о мартовском же отказе государя определить точные сроки его созыва.

* * *