Русская церковная смута 1921-1931 гг.

Всякий компромисс есть сделка между сторонами. И пока эта сделка касается вопросов внешнего порядка, она, при добром желании сторон, может послужить базой более мирного сожительства, но устранить возникшие противоречия компромисс не может. Как только компромисс распространяется в сферу духовных отношений, он теряет всякое значение. Особая несостоятельность компромисса в сфере церковно-правовых отношений подчеркивается тем фактом, что всякий компромисс требует уступок с обеих сторон. Уступчивость стороны, отстаивающей полномочия Всероссийской церковной власти, недопустима, т. к. это означало бы нарушение полномочий этой власти и тем подрывало бы принципиальность этой позиции. Сторона эта отошла бы от строгого понимания своих собственных обязанностей перед высшей властью. Несостоятельность компромисса особенно подчеркивается еще тем, что другая сторона склонна всегда в уступчивости видеть слабость первой. Отход от строгого блюдения прав высшей церковной власти ее зарубежными сторонниками внушил мысль о возможности увлечь компромиссно-настроенных к еще большему нарушению прав центральной власти и тем, в конце концов, сделать невозможным сохранение единства с Русской Церковью и для тех, которые сами не считали возможным отойти от нее. Наблюдая ход церковных событий за рубежом, нельзя сказать, чтобы подобная задача совершенно не удалась Карловацким руководителям, но она все же не привела к тем результатам, которых они ожидали от своей тактики.

Послания Св. Патриарха Тихона 1923 г.[22] и его интервью этого же времени с очевидностью выявили его отношения: 1) к гражданской власти в России, 2) к Карловацким действиям за рубежом. Зарубежные политиканы, стремившиеся вовлечь церковь в политическую борьбу и использовать ее в целях этой борьбы, получили столь сильный удар, что готовы были метать против Св. Патриарха громы и молнии. Зарубежники, боровшиеся вооруженно с советской властью, должны были также пережить серьезные моральные испытания, только отчасти уясняя себе причину подобных категорических заявлений со стороны Всероссийской церковной власти. Мы понимаем, что нужен был подвиг некоторого самоотрешения для этой части эмиграции. Церковная власть в России имела право на такой подвиг со стороны зарубежников, т. к. сама несла подвиг безмерно больший названных переживаний. Однако правые из Высшего Монархического Совета решили использовать столь благоприятную для них политическую ситуацию.

Представители их были, как мы знаем, исключены в 1922 г. из Карловацких церковных органов. Однако они далеко не отказались от своих стремлений влиять на ход церковных событий за границей: церковь оставалась единственной отдушиной их политической, или вернее политиканской, деятельности.

Не ожидавшие убийственного для них оборота дела с постановлениями Карловацкого собора 1921 г., зарубежные политиканы были крайне подавлены и на первых порах прибегли к известному нам выходу из создавшегося положения: объявили акты высшей церковной власти подложными. Нашлись среди них и ученые исследователи, которые доказывали, что послания Св. Патриарха не могли быть написаны им самим.

Эта точка зрения настолько наивна, что ее было трудно принять. Нужно было взглянуть на дело глубже. Последнее и нашло свое выражение в послании митр. Евлогия к пастве и разъяснениях митр. Антония.[23]