Русская церковная смута 1921-1931 гг.

Подтверждая широкую самостоятельность епархиальных архиереев, данную им патриаршими указами и распоряжением Местоблюстителя, митр. Агафангела, арх. Серафим требует, чтобы все дела решались на местах, «кроме принципиальных и общецерковных, как-то, например, избрание и хиротония во епископа». Подобная хиротония Николая Соловья, восторженно принятого частью эмиграции, не была признана и самим Карловацким Синодом.

Присвоение новому заграничному епископу титула «епископа Берлинского» было покушением на права других автокефальных церквей, что отлично понимал старый Святейший Синод. По этой же причине Св. Патриарх в 1921 г. не присвоил митр. Евлогию титула: ни Берлинского, ни Парижского, ни Западноевропейского. Наконец, рукоположение нового епископа не вызывалось и церковной необходимостью: в Сербии на покое жило в этот момент значительное число епископов, еще способных к активной работе. Без Берлинской хиротонии можно было обойтись. Сама хиротония протекала в условиях, совершенно несоответствующих столь важному событию церковной жизни. Итак, под давлением лиц и обстоятельств и из желания найти какой-то модус мирного сожительства с Карловацкой группой русских епископов, митр. Евлогий пошел на этот компромисс. Последующие события вполне выявили не только бесполезность этого шага, но и крайний церковный вред его. Если насаждение викариатств было направлено к изоляции митр. Евлогия от его паствы, то эта хиротония имела огромное значение, но только в интересах не церковных, и не митр. Евлогия, а групп, недовольных самим митр. Евлогием. Эту хиротонию нужно считать значительным моментом в развитии церковной смуты за рубежом.

Нужно сказать, что само продвижение архимандрита Тихона совершилось не без содействия Высшего Монархического Совета, члены которого в Берлинском приходе составляли довольно значительную и притом компактную группу. Достижения в этой области окрылили это учреждение на дальнейшие шаги. В конце июня 1924 г. В.М.С. обратился к митр. Евлогию с особой бумагой, в которой прямо говорилось, что задачей момента является «установление автокефалии Русской Православной Заграничной Церкви». Для этого необходимо созвать в «скорейшем времени» собор на началах Московского Поместного Собора 1918 г., т. е. с выборными представителями от приходов. Ясно, насколько превратно понимались те начала, на которых был созван Поместный собор. Представительство приходов, и особенно Берлинского, было необходимо В.М.С. в целях проведения на этот собор своих людей. Дело заглохло летом. С наступлением осени настойчивость В.М.С. пробудилась снова: 5 сентября в этом Совете состоялась беседа о положении русской церкви за границей, затем «Заключения»[26] того совещания были приняты В.М. Советом к руководству и исполнению». В чем состояли эти «заключения» и как их мог исполнить В.М.С.?

Прежде всего совещание признало, что наступил момент, когда заграничные епископы могут действовать «самостоятельно» на основании патриаршего указа 1920 года. Заключение это совершенно неправильно. Указ организацию органов «высшего, чем епархиального управления» возлагал на епархиального архиерея или старшего из епархиальных, находящихся в своих епархиях, при условии: 1) прекращения деятельности высшего церковного управления во главе с патриархом или 2) если епархия окажется вне общения с центральным управлением и 3) все подобные мероприятия должны быть представлены на утверждение Всероссийской церковной власти. Нужно сказать, что этот указ не получил на территории России соответствующего применения. Им пытались воспользоваться живоцерковники. Менее всего был применим этот указ в 1924 г. Деятельность Св. Патриарха была восстановлена. Возникшее со ссылкой на этот указ заграничное В.Ц.У. было закрыто специальным распоряжением высших церковных органов и даже было указано, что подобное учреждение не нужно, так как оно «не имеет области (сферы), в которой могло бы проявить свою деятельность». Последующие указы настолько расширили компетенцию епархиальных архиереев, что в предусмотренных указом 1920 г. органах не было никакой нужды.