Читаем «Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона. Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота полностью


Перед тем как отпустить лоцмана, я отправил следующее письмо из Сент-Хеленс:

Его сиятельству графу Панину

«Святослав», идущий под парусами 2/13 апреля

Имею величайшее удовольствие сообщить Вашему сиятельству, что эскадра Ее императорского величества под моим командованием идет при попутном ветре, который, дай Бог, продолжится, так как я нуждаюсь в отдыхе, которого вовсе не имел на берегу: подготовка эскадры заставила меня во всем себе отказывать. В прошлом [письме] я обещал отправить Вашему сиятельству описание состояния эскадры, но смог только отправить Вам сведения о числе кораблей и об их силе444, так как вовсе не имел времени. Я могу только сказать, что я сделал все возможное, чтобы они стали похожи на английские. Ведомости расходов пока составлены в общем, так как на частности не было времени. Я отправляюсь в море только с 5000 дукатов и серебряных риксдалеров (rix dollars)445, которые я распределил внутри эскадры каждому капитану на случай разлучения, и только возместил себе 1000 фунтов, которые я израсходовал на сухопутные силы, поскольку я не видел иного случая возместить себе эти средства. Моя эскадра хорошо снаряжена, и это также послужило причиной, почему я отказался от 10 000 фунтов, которые господин Мусин-Пушкин послал мне446.

Мой секретарь обещал мне время от времени делать точный и подробный отчет о расходовании средств, но когда я потребовал такой отчет, он дал мне только общую сумму на нескольких строках, в то же время он имел самоуверенность просить, чтобы я в своем последнем письме написал графу Панину, что я полностью удовлетворен его поведением, но я отказался и только удивлялся его безрассудству. Вместо того чтобы похвалить его, я добавил в постскриптуме моего последнего письма графу Панину о его наглом поведении в отношении меня и в целом моих офицеров, однако и это возымело мало последствий. Но я в состоянии теперь заставить его подчиниться, а он оказался в противовес своим ожиданиям далеко не в лучшем положении. Я считаю ниже своего достоинства выказывать ему какое-либо чувство негодования, но только холодность, к тому же он так и не подумал обучать моих сыновей русскому языку, поскольку от этого уменьшилась бы его значимость.

Мы подошли к Сент-Хеленс447 в ожидании остальной части эскадры, но транспортные суда, по обычаю, все еще стояли на якорях, собирая оставшихся448, а «Граф Панин» дал сигнал бедствия, который заставил меня немедленно отправить туда офицера с приказом не возвращаться без последнего оставшегося транспортного судна. Это принудило меня лечь в дрейф до 6 часов вечера при попутном ветре [и дрейфовать] до того момента, как они присоединились к нам.

В субботу [3]/14‐го мы увидели Портленд на северо-западе на расстоянии 2 лиг, в 8 утра дали сигнал судам, оставшимся позади, прибавить парусов и в полдень увидели пролив к NWbW. В 2 часа пополудни ветер переменился на юго-западный, но продолжал оставаться умеренным.

Воскресенье [4]/15 [апреля]. Был дан сигнал всем лейтенантам приказать раздать всем морякам и солдатам холщовое платье и штаны как 449, и через несколько часов был дан общий сигнал к молитве. Весь тот день люди последовательно выбрасывали за борт свои засаленные овчинные тулупы и преобразились, став как будто представителями совершенно иной расы. Я думаю, что, собрав их вместе, можно сформировать столь превосходную команду, каких никогда не было на кораблях, они стали очень хорошими моряками, притом очень послушными.

Поскольку морские журналы очень скучны и за малыми исключениями излишне суховаты, я не буду утруждать читателя и испытывать свое собственное терпение пространными выдержками из них, но только передам обстоятельства самые примечательные.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги