Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Не только баптисты говорили о Февральской революции религиозным языком. Недавние исследования риторики и дискурсивных практик того времени показывают, что религиозное чувство, связанное с революцией, было широко распространено во время этого общенационального подъема. Многие сельские сходы праздновали отречение царя крестными ходами и молебнами за новое правительство [Figes 1996: 347]. Крестьянские общины совсем так же, как евангелики, слали Временному правительству и Петроградскому совету телеграммы, в которых «старый режим рисовался греховным и растленным, а революционеры превозносились как «борцы за свободу», которым приписывались мессианские черты. Религиозные чаяния и идеалы без труда проецировались на новое правительство» [Figes 1997:339].

Удивительно, насколько распространенным в народных реакциях на политическую революцию оказалось сравнение ее с Пасхой. Подобно балашовскому пресвитеру, отправившему телеграмму в Думу, многие изображали и истолковывали революционное обновление России как ее воскресение [Kolonitskii 1994:193]. Существуют воспоминания, что после революции, еще до Пасхи, люди на улице приветствовали друг друга словами «Христос воскресе», иногда изменяя приветствие на «Россия воскресе!» [Figes 1996: 352] Баптисты в «Слове истины» уподобляли Россию Лазарю, которого Иисус воскресил из мертвых; Проханов с кружком евангельских христиан основали политическую партию христианских демократов «Воскресение», чтобы религиозные диссиденты получили свой голос среди какофонии, воцарившейся на политической арене [К моменту 1917; Отчет 4-го Всероссийского съезда 1917: 90; Путинцев 1935: 158]. Февральская революция произошла в Великий пост, а Пасха наступила спустя месяц после падения монархии; политическая трансформация оказалась прочно ассоциирована с религиозным праздником. Молодой евангельский христианин Александр Добрынин, в 1931 г. с ностальгией оборачиваясь на прошедшее, вспоминал:

Дважды в жизни своей я испытывал высочайшую духовную радость, которую мне никогда не забыть. Впервые это было в 1908 г., когда я обратился, а во второй раз – в 1917 г., в это прекрасное пасхальное время, когда Россия обрела свободу. Мы были опьянены свободой после преследований, которые нам выпало пережить прежде, особенно в последний год войны. С нас словно упали оковы [Dobrinin 1931: 17].

Пасха, личное обращение, национальное освобождение – все это сплелось воедино для Добрынина и для очень многих в начале 1917 г.

Наряду с образом воскресения, другие темы и мотивы будут постоянно возникать в прессе евангеликов и в их проповедях на протяжении 1917 г. – впервые они прозвучали еще в поздравительных телеграммах Временному правительству. Гражданство, спасение, революция, лозунг «свобода, равенство, братство» – все это было для баптистов средством завершить социальную трансформацию через религиозную реформацию. Иными словами, они чаяли революции духа.

Эта тема красной нитью проходила через лекцию пресвитера московских баптистов Павла Павлова в Политехническом музея 3 апреля. «Христос самый страшный революционер, – провозглашал он, – ибо Он произвел и ныне производит самую страшную революцию, революцию духа». Хотя эта революция совершалась безо всякого насилия, она имела власть сокрушать любые земные власти и побеждать любую несправедливость. «Христос не имел ни оружия, ни войска, – продолжал Павлов, – когда Он стоял пред представителем могущественнейшего в мире государства – Пилатом, и все-таки царство это вскоре зашаталось и упало, когда начала совершаться эта революция духа, жаждавшего обновления человечества, стенавшего под римским игом». Далее он сокрушался, что после девятнадцати веков институционализированной религии повсеместно распространилось поддельное христианство, а первоначальный революционный порыв затух. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие борцы за народное освобождение ассоциируют Евангелие с угнетением, а религию видят преградой прогрессу. Но баптисты оставались верны флагу раннего христианства. «Свобода, равенство, братство – было начертано на этом знамени, – утверждал Павлов, – ибо это лозунги, провозглашенные Христом, и напрасно теперь некоторые люди стараются осуществить их без Христа, – этого не удастся» [ПВП 1917: 2–3].