Декрет 1919 г., с одной стороны, был принят из соображений большевистской политической стратегии, но, с другой стороны, за ним стояли десятилетия взаимоотношений партийных руководителей и религиозных диссидентов. С одной стороны, декрет давал привилегии врагам Православной церкви, главного противника коммунистов на «религиозном фронте» [РГАСПИ, ф. 17, оп. 60, д. 114, л. 1], с другой стороны, эту политическую меру можно рассматривать в контексте проводившейся частью партийной верхушки политики привлечения симпатий крестьянства через ограничение антирелигиозной деятельности нападками на имущество Православной церкви и ликвидацией ее политического влияния при гарантиях свободного исповедания религиозной веры как таковой [Luukkanen 1994: 80]. Здесь также сказалось определенное направление в большевистской мысли, согласно которому религиозные сектанты с готовностью вступят в союз с коммунистами, если только им будут сделаны некоторые уступки. Бонч-Бруевич, теперь управляющий делами Совнаркома, продвигал про-сектантскую политику в партии, активно сотрудничая с диссидентами и постоянно припоминая их страдания в эпоху царизма и даже их эпизодическое сотрудничество с социал-демократами [ГА РФ, ф. 130, оп. 2, д. 166, л. 29; Алексеев 1991: 69–71, 105–109; Zverev, Coppieters 1995]. Наконец, декрет был одной из многих законодательных инициатив, которые в самом начале советской власти и Гражданской войны выступали как символы морального превосходства большевиков над белыми. Тот факт, что следить за его исполнением правительство поручило Объединенному совету из религиозников скорее всего объясняется отсутствием в большевиков свободных кадров, времени и желания создавать особый орган для контроля за отказниками [Клибанов 1969: 196; Luukkanen 1994: 68].
Хотя в евангелизме пацифизм не был особенно важным компонентом учения, баптисты и евангельские христиане вскоре стали массово подавать заявления на освобождение от службы в Красной армии. Хотя на протяжении истории баптизма отдельные верующие действительно приходили к выводу, что их вера не позволяла им участвовать в войне, баптизм как международная конфессия никогда официально не исповедовал пацифизм [Dekar 1993: 7; Долгий путь российского пацифизма 1997: 5–6; Torbet 1963: 4]. Чаще пастыри учили, что верующие должны «воздать кесарю кесарево» и сосредоточиться на духовных предметах. Среди русских евангеликов всегда существовало пацифистское направление, и во время Первой мировой войны они составляли приблизительно половину из отказавшихся воевать по религиозным соображениям [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 23, л. 113]. Заявляя, что «этот вопрос давно уже волнует многих», редакция «Слова истины» в 1917 г. вместе печатала результаты опросов о допустимости для верующих участия в политических партиях и о допустимости для христианина брать в руки оружие. Все ответы, которые были опубликованы в первой половине 1918 г., сводились к тому, что верующие призваны любить своих врагов и потому не могут участвовать в войне [Христианство и война 1917: 197; Сергеев 1918; Хромов 1918; Мамонтов 1918]. Впоследствии во время Гражданской войны начался целый бум евангелического пацифизма. Лишающий всяких иллюзий опыт тотальной войны, крестьянское неприятие «братоубийственной войны», апокалиптическое стремление отречься от путей мира сего и пацифистские взгляды нового руководства баптистского крыла евангельского движения вкупе с декретом 1919 г., дававшим законные средства избежать военной службы, склонил все движение в сторону пацифизма [Figes 1989: 309–312]; см. также [Brock 1991: 81–82; Steeves 1999].
Если целью январского декрета было обеспечить поддержку советской власти религиозным сектантством, то во всяком случае в отношении евангеликов эта цель была достигнута. Баптисты и евангельские христиане с энтузиазмом приветствовали январский декрет – такую реакцию вызвали как искренняя благодарность, так и политический расчет. В баптистском журнале «Слово истины» декрет восхвалялся до небес:
Этот замечательный шаг правительства достоин всяческой похвалы и ясно указывает на то, что в рядах советской власти находятся люди с чуткой душой и ясным умом, которые внимательно следят за тем, чтобы не причинить насилия над совестью и религиозным чувством не могущих принять участия в военной службе [Отрадное явление 1919:3].