Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Это был не просто внутренний вопрос общины, как она хочет себя называть. Речь шла о контроле над собственным образом в общественном сознании. Поэтому с порога было отвергнуто именование «штундисты». Верующие, по-видимому, сами никогда не называли себя штундистами и регулярно протестовали, когда к ним применяли эту кличку [Рождественский 1889:2; Blane 1975: 277]. Дело не столько в том, что она была образована от немецкого слова, сколько в том, что под этим именем русских баптистов преследовали в эпоху Победоносцева. Это слово обладало сильным негативным зарядом в культурно-политическом смысле. Кроме того, задолго до 1905 г. православные антисектантские миссионеры сигнализировали об опасности того или иного движения за возрождение духовной жизни среди славян, прибавляя к названию того или иного кружка приставку «штундо-» [Русские сектанты 1911: 35–46].

Главной альтернативой названию «баптисты» было «евангельские христиане». Важно, что выбран был вариант «евангельские», а не «евангелические» [Rushbrooke 1923: 137]. Здесь подчеркивалось преимущественное обращение к Евангелию, Священному Писанию, которое выступает единственным авторитетом, тогда как «Священное Предание», на которое опирается Православная церковь, отвергается. Также обозначалось отличие от немецких лютеран (официальное название: Лютеранско-евангелическая церковь), чьи принципы веры также были иными. Когда противники евангельских христиан называли их христианами «евангелическими», это могло звучать как обвинение в иностранных симпатиях и предательстве собственной национальности [Проханов 1915: 20].

Но редакторская статья в первом номере «Баптиста» заявляла, что было бы печально, если «мы оказались бы вынужденными ради какой-нибудь одной-другой сотни неспокойных и немощных наших братьев порвать связь и разрушить наше единство с десятком миллионов заграничных баптистов, которые составляют с нами одно тело и один дух» [Название «баптисты» 1907:3]. Они могли звать себя евангелическими христианами или баптистами, но они по-прежнему вынуждены были балансировать между стремлением к духовной и организационной автономии и стремлением следовать иностранным моделям вероучения, богослужения и организации. Русские евангелики с гордостью говорили о том, что они принадлежат к международному сообществу верующих, и обычно не скрывали, что в эволюции их церкви сыграли свою роль иностранцы. Однако они настаивали, что эта роль была в основном каталитической. Иностранцы или русские немцы дали верующим только словарь для описания уже существовавших идей и формы церковной организации. Тем не менее мемуары и личная переписка ранних лидеров движения показывают, с какими практическими и интеллектуальными трудностями они сталкивались, пытаясь примирить заимствованные формы религии с чаяниями русских людей. К примеру, влиятельный баптистский миссионер, а впоследствии бакинский пресвитер Василий Иванов описал разногласия, которые возникали между русскими и немцами по поводу богослужения, в неопубликованных воспоминаниях о своем раннем служении в тифлисской общине. Хотя русские и немцы разделяли одну веру, они отличались обычаями: «Русские баптисты хотели держаться во многом молоканских обычаев при богослужении, как-то пение псалмов по-молокански, при пении и молитвах делать поклоны и проч.». Немцы, в свою очередь, «хотели все русское и молоканское сразу изгнать из богослужения и все поставить на немецкий лад» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 516, л. 24 об.]. Не только бывшие молокане включали элементы, заимствованные из своих прежних традиций, в свои службы: первые обратившиеся в Одессе сначала пели православные гимны и песнопения, сохраняя православные распевы, даже когда сами начали сочинять собственные гимны или перенимать мелодии у немцев [Рождественский 1889: 244–247].

Однако противостояние не проходило по линии «немцы – русские». Внутри самих русских велись споры о том, какое направление избрать. Это заметно в мемуарах и многолетней переписке двух основателей русского баптистского движения, входивших в первую тифлисскую общину, – Василия Иванова и Василия Павлова. Иванов обычно высказывался против излишних организационных ограничений религиозного самовыражения верующих, подчеркивая мудрость духовного порыва народа, давшего начало всему движению. Павлов, наоборот, оказался русским апостолом немецких идей и методов организации.