Русские беседы: лица и ситуации

К числу таких благих последствий несчастливой ситуации относится и вышедший в этом году трудами А. В. Репникова[560] сборник избранных работ В. В. Шульгина – тех, которые ранее не публиковались повторно и потому оказались по ходу времени и обстоятельств труднодоступны даже для специалистов.

Собственно, стремлением сделать доступными заинтересованным читателям, как специалистам, так и просто любопытствующим, такого рода тексты и определялась стратегия составителя: в книгу вошли весьма разнородные работы, начиная с избранных выступлений в Государственной думе[561], отдельных статей редактируемого им (вслед за отцом, В. Я. Шульгиным, и отчимом, Д. И. Пихно) «Киевлянина» 1917–1918 гг. и нескольких брошюр на различные темы, выпущенных им с 1918 по 1939 г.

Благодаря обстоятельствам жизни Шульгин занял в отечественном историческом сознании место, пожалуй, несколько большее, чем масштаб его собственного политического и литературного творчества. Из очевидных причин здесь и его литературный дар[562], и то, что именно он сам нередко становился центральным персонажем или «политико-лирическим наблюдателем» в своих текстах – но и, помимо значительного мемуарного и публицистического наследия, это огромная, почти столетняя жизнь (родившись в 1878 г., он умер в 1976 г.), значительная часть которой прошла в Советском Союзе – сначала в качестве заключенного, а затем, с 1956 г., в не совсем ясном статусе лица, не имеющего советского гражданства – невероятного обломка Императорской России, ставшего гостем XXII съезда КПСС, единственного подлинного, среди дурного актерства и режиссерства, участника фильма «Перед судом истории», жителя провинциального Владимира, к которому тянулось паломничество советских интеллигентов, иногда готовых обличать от имени новообретенного монархизма за сыгранную Шульгиным роль в отречении Николая II. В том числе и благодаря этому его тексты о русской революции, Гражданской войне, эмигрантский взгляд на Советский Союз (как затем оказалось – внимательно отцензурированный ГПУ) – «Дни», «1920», «Три столицы» – выходят одними из первых, массовыми тиражами, становясь одним из ключевых, привычных элементов рассуждений о переломе 1910– 1920-х гг., длящихся по сей день, когда сам первоисточник нередко оказывается подзабыт.

У книг есть своя судьба – и случайность здесь другое имя справедливости. Переизданные ныне брошюры – «Аншлусс и мы!» 1938 г., экстравагантно объединяющая реакцию на аншлюс Австрии и русско-украинский спор, «Нечто фантастическое» 1922 г. – фантазия на тему «если б я был королем», завершающая сознанием: «я понял все…

Передо мною лежал ворох исписанной бумаги.

Ах, Боже мой!..

И все то, что мне казалось кипучей подготовительной деятельностью, все то, что было для меня реальностью, великим государственным делом, начавшимся облекаться в плоть и кровь, – все оказалось…

…бредом разгоряченного ума, стопой исписанных листов…» (стр. 317) – все это и для самого Шульгина тексты «второго порядка», еще одна часть его многочисленной публицистики – ведь у всякого много пишущего автора есть масса проходного, необязательного, очередного напоминания о своих излюбленных идеях (уже нашедших свое ясное изложение – или тех, которые найдут его в дальнейшем). Но то, что для широкой публики может не иметь особенного интереса – как не относятся, за редчайшими исключениями, к массовому чтению черновики самого известного романиста или переписка философа – то обладает большой ценностью для истории мысли. Ведь почти вся интеллектуальная продукция русской эмиграции – чистые «опыты мысли», не имеющие никаких шансов на практическое воплощение (хотя для самого Шульгина в первой половине 1920-х все было иначе – он жил надеждой на РОВС, вновь занимался конспиративной работой и т. д. – вплоть до «операции “Трест”», помимо других последствий лишившей Шульгина веры в свои силы и в право распоряжаться судьбами других людей).

Тем любопытнее настойчивое возвращение к осмыслению фигуры Столыпина, которая в 1920-е– 1930-е гг. меняет свой ракурс – он теперь для Шульгина не только большой государственный деятель, последняя надежда Старой России, но и нераспознанный современниками предвестник нового. В 1929 г. в одной из лучших по ясности и отчетливости изложения своих работ, «Что нам в них не нравится…», Шульгин писал:

«Ныне мы живем в век фашизма. Сейчас Государь, который хотел бы выполнить царево служение былых времен (т. е. выловить из народа все творческое, отринув все разрушительное), должен быть персонально на высоте своего положения. Если же этого нет, то рядом с ним становится вождь, который, по существу, исполняет царские функции»[563].