Русские беседы: лица и ситуации

«Кстати, так как я заговорил о религиозной материи. Знакома ли тебе “Молитва митрополита Филарета”. Недавно в какой-то духовной газете она была напечатана; я прочел ее в первый раз, но она оказалась уже давно известною некоторым в рукописи. Эта молитва, конечно, может занять место и, вероятно, займет в молитвенниках, рядом с молитвами Иоанна Златоуста, Василия Великого и других отцов церкви, но она отделяется от них своею оригинальностью. Она очень коротка. Вот она:

“Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты меня любишь паче, нежели я умею любить себя самого. Отче, даждь рабу Твоему, чего он сам просить не умеет. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения; только предстаю пред Тобою, сердце мое Тебе отверзаю. Ты зришь нужды мои, которых я не знаю: зри и сотвори по милости Твоей. Порази или исцели, низложи или подними меня: благоговею перед изволениями Твоими, не зная их, безмолвствую, приношу себя в жертву Тебе, предаюсь Тебе: нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться, Сам во мне молись”.

Кажется, в рукописи, с которой я списал, есть какая-то неточность, но, во всяком случае, неважная. Не правда ли, что эта молитва уже человека нашего, XIX века? Ни Златоуст, ни Григорий, ни Василий, ни другие молитвенники (если не ошибаюсь) не сказали бы: не знаю, чего мне просить, не знаю, чего мне нужно, безмолвствую, не умею молиться, Сам во мне молись. Это молитва человека верующего, но критически относящегося к собственным движениям души, обессиленного анализом себя самого и своих потребностей. Впрочем, мне казалось бы, что молитва современного человека, у которого сознание, так сказать, заступило место совести, а размышление заглушило ее простой голос, – у которого сознание, отражая в себе как в зеркале все движения души, заставило усомниться в их искренности и в собственной правдивости, – молитвы такого человека, устающего от борьбы и возни с самим собой, могла бы выразиться иногда в одном простом вопле: Господи, отыщи во мне правду мою!» (стр. 288–289, письмо от V – нач. X. 1872).

На вопрос Аксакова Самарин отвечал 5/17.X.1864 г. из Брюсселя:

«Ты спрашиваешь, пишу ли я Дневник. – Странный вопрос, почти даже обидный для меня. Или ты не знаешь, что дневники могут вести только немцы или англичане.

А действительно стоило бы. Сколько интересного» (стр. 207).