Русские беседы: уходящая натура

Попутно отметим, что работал Гончаров почти всегда быстро, «запойно» – долго собираясь, раздумывая, возвращаясь и откладывая начало работы, сами тексты он обычно писал стремительно. По крайней мере так обстоят дела с двумя из трех его романов: большая часть «Обломова» написана летом 1857 г., почти «в один присест», чуть медленнее, но также в основном за летнюю вакацию 1867 г. написан «Обрыв». Гончаров не столько «хорошо укладывался» в образ Обломова, сколько никак не укладывался ни в один другой из расхожих образов автора, потому и приходится наблюдать примечательное движение «объяснений» Гончарова современниками, следующее за выходом его текстов – от «дядюшки» из «Обыкновенной истории» к «кухонному» (по словам Герцена) интересу путешественника в Китай и Японию – к «Обломову»: образы Гончарова хороши хотя бы тем, что за них можно ухватиться, уложить в типологию, где самим автором любезно создано новое членение (в отсутствие которого приходится – как тому же Герцену – хвататься хоть за «гоголева Петрушку»).

Большую часть своей жизни (с 1835 по 1867 г., с небольшим перерывом в 1860–1862 гг.) он проводит на службе – умеренно-хорошим чиновником, не особенно отличаясь и, что не менее важно, не зная значительных провалов. Из них последние десять лет пришлись на службу по цензурному ведомству: после возвращения из путешествия на «Палладе» он получил повышение по службе в министерстве финансов, приняв в свое заведывание в департаменте стол, ведавший формулярными списками, представлением к чинам, наградам и т. п., т. е., как мы теперь могли бы сказать, стал заведующим отделом кадров, – назначение не только несколько хлопотное, но и далекое от появившихся у него после трех лет странствований новых интересов и желаний. Так что в конце 1855 г. он с радостью (и неизменными для него опасениями и страхом перемен) откликнулся на приглашение министра народного просвещения А.С. Норова перейти на службу в С.-Петербургский цензурный комитет, что и исполнилось в феврале 1856 г.[40] Е.В. Толстой Гончаров писал 23.XII.1855: «Место – старшего цензора, т. е. русской цензуры – с тремя тысячами рублей жалования и с 10.000 хлопот».

Изданный том впервые представляет собранные воедино материалы цензорской деятельности Гончарова, в том числе часть публикуемых впервые. Стремлением выявить индивидуальные особенности Гончарова-цензора, рассмотреть совокупность источников с целью открыть в них своеобразие автора, проникнута объемная статья В.А. Котельникова, и следует отметить, во многом ему удается скорректировать устоявшиеся оценки, образчиком которых может служить суждение практически первого исследователя цензорской деятельности Гончарова, А. Мазона. Последний писал:

«[Характерная черта Гончарова-цензора] – нежелание привлекать к себе внимание. Причина этого в нерешительности, в застенчивости… в осторожности, обычной у русского чиновника, а у цензора еще усиленной из-за боязни получить выговор и быть заподозренным в неблагонамеренности… Дисциплина и осторожность – таковы его отличительные качества [как цензора]» (цит. по: Утевский, 2000: 113-114).

Как демонстрирует Котельников, Гончаров, разумеется, «умерен и осторожен», но не безлик. Попечитель С.-Петербургского учебного округа И.Д. Делянов в отношении к министру народного просвещения Евгр. П. Ковалевскому, препровождая в 1860 г. прошение Гончарова об отставке, писал:

«Не находя с своей стороны никакого сему препятствия, я имею честь о просьбе г-на Гончарова представить на благоусмотрение Вашего высокопревосходительства. С тем вместе я дозволяю себе объяснить, что для С<анкт>-Петербургского ценсурного комитета потеря г-на Гончарова как одного из просвещеннейших и полезнейших его деятелей будет, конечно, в высшей степени ощутительна, он соединял в себе редкое уменье соглашать требования правительства с современными требованиями общества и, принося этим неоцененным в ценсоре качеством пользу литературе, вместе с тем избавлял и само Министерство народного просвещения от пререканий и неприятностей, столь часто встречающихся по делам ценсурным» (стр. 433).