Русские беседы: уходящая натура

Среди масштабных фигур русского книгоиздания Сытин – одна из наиболее ярких и необычных. Уже хотя бы в силу того, что если обычно отечественные издатели имели собственные, нередко довольно отчетливые, взгляды, то Сытин на уголовных процессах по нарушению правил о печати обычно оправдывался неведением относительно содержания печатаемых им книг. И применительно к нему данный аргумент выглядел не простой уловкой: достаточно прочесть не тщательно отредактированные (фактически – переписанные заново) мемуары, а его заметки и письма, с их удивительным косноязычием, иногда доходящим до полной невнятности, чтобы убедиться в правильности его показаний под присягой.

Сам Сытин не только не скрывал своей «некультурности» и «необразованности», но скорее был склонен подчеркивать ее, так, например, выставляя себя сыном крестьянина, забывал обычно уточнить, что отец его был волостным писарем (т. е. лицом, входящим в «сельскую аристократию»), прибыв по вызову в Ставку в 1916 г. столь же целенаправленно пренебрег облачиться в положенный при представлении императору фрак, разыгрывая простоту, как и тремя с небольшим десятилетиями ранее, на Московской промышленной выставке, демонстрировал простоту и наивность при встрече с Александром III, как бы случайно в этот момент изготавливая литографии с портретом государя. Та же подчеркиваемая «простота» проявлялась и в нелюбви к «бумажкам», предпочтении вести дела «на честном слове» (что иногда приводило к тому, что обладатель «слова» затем «забывал» к своей выгоде заключенные с сотрудниками условия).

Сытин был лишен образования, но ничуть не прост: Горький, многократно общавшийся с ним и ведший с ним общие дела, относился к нему как к опасному конкуренту (в начале 1900-х, в начальные времена книгоиздательства «Знание»), а затем как к старшему компаньону (по возвращении из эмиграции после амнистии в связи с 300-летием дома Романовых), показная простота которого лишь лучше позволяет достигать своих целей. Толстой с неприязнью относился к Сытину, остужая радость Черткова от сотрудничества с ним: если для Черткова Сытин «выходец из простого народа», движимый в работе с «Посредником» высокими мотивами, то Толстой твердо уверен, что ничего кроме купеческого интереса за этим не стоит.

Впрочем, перед Толстым и сам Сытин не особенно настаивал на привычной роли: этот образ работал с интеллигенцией и с бюрократией, с теми, кто сам с народом не сталкивался, а судил о нем по книжным впечатлениям. Прекрасный знаток людей, он понимал, в каком случае надлежит педалировать этот образ, сильно помогавший ему с юности, так, в 1878 г., например, под лозунгом «просвещения народа» он добился согласия от Микешина не только работать за небольшое вознаграждение (куда меньшее, чем обычные расценки художника), но и с отсрочкой оплаты до момента продажи изготовленного им лубка. Впрочем, в этом конкретном случае Сытин «перегнул палку»: из раздраженного письма Микешина мы и знаем, что издатель попытался также сэкономить на литографировании, отменив уже сделанный художником заказ в петербургской мастерской и передав дело московским мастерам. С возрастом приходит опыт и деловая мудрость: в 1912 г., после смерти Толстого, когда за издание его сочинений пришлось конкурировать с Товариществом А.Ф. Маркс, планировавшим выпустить многотомник приложением к «Ниве», Сытин, проигрывая состязание, заплатил вдове 100 тыс. рублей, которые Софья Андреевна почти сразу же раздала детям. Хотя графиня и не имела прав распоряжаться правами на издание, и деньги были переданы без всяких обязательств, однако дочь Толстого, Александра Львовна, и Чертков чувствовали себя морально обязанными Сытину, и в конечном счете контракт достался ему.

К издательскому делу судьба привела Сытина практически случайно: с тринадцати лет он помогал дяде в мелких занятиях по меховой торговле и в пятнадцать лет поступил учеником в лавку московского купца Шарапова, помимо торговли мехами также печатавшего и продававшего лубочные картинки. Молодому ученику удалось развернуться с торговлей лубками: на Нижегородской ярмарке он уговорил своего дядю Якова взять немного и этого товара вразнос, а дальше через него привлекал к торговле все новых офеней, увеличив за шесть лет оборот с 4 тыс. до 100 тыс. Быстро развернув дело, он вскоре по договоренности со стареющим Шараповым стал и его фактическим владельцем (благодаря в том числе и приданому жены, пошедшему сразу же на расширение дела).