Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века

– Сати, обязательно поешьте чего-нибудь, так нельзя. – Она позвала официанта, разносящего закуски.

– А я не хочу! А я привык быть голодным! – бренчал по клавишам Сати. Рядом с клавиатурой стоял бокал с абсентом.

Неуправляемый Эрик Сати был верным поклонником Миси, в 1917 году она спасла его от долговой тюрьмы. После скандального провала в мае 1917-го балета «Парад» композитор послал одному из критиков, обругавших его музыку к балету, оскорбительное письмо. Этот критик, Жан Пуэг, подал на Сати в суд. Мэтр французской музыки, вдохновитель передовых молодых композиторов был приговорен за оскорбление критика к восьми дням тюрьмы и отсидел их. Но приговор включал еще одно наказание, более страшное для Сати: его обязали выплатить ненавистному Пуэгу 800 франков штрафа. Мися ходатайствовала перед министром иностранных дел Франции об отмене или хотя бы об отсрочке штрафа. Благодаря ей «Дело Эрика Сати» положили под сукно.

Урезонив Сати, Мися вернулась к подруге:

– Ты ведь уже знакома с Кокто? Нет? Вообще-то он хитрый лис. Меня боится, потому что я их всех насквозь вижу; хотят, чтобы Дяг их прославил, а потом говорят о нем гадости, где только можно. Мне надо сказать тебе тайну, Коко, не уходи ни в коем случае! Сейчас бегу к Дягу, только что чуть не придушили друг друга с Игорем… смешно! А мне сегодня не до смеха, а впору, наоборот, пойти удавиться.

– Что случилось? – успела спросить Шанель, но Мися уже покинула ее, оставив перед человеком неопределенного возраста, с острым взглядом небольших глаз, с пышной шевелюрой: его волосы торчали во все стороны, будто намазанные клеем, это придавало их обладателю слегка безумный вид.

– Жан Кокто, поэт. Это Коко Шанель, известная модистка и… портниха, – вернулась к ним Мися и снова исчезла.

– Шампанского? – предложил поэт. – Икры?

– Пока пью воду, спасибо, – сказала Шанель. Рядом с Кокто стоял мрачный мальчик, он смотрел вокруг обиженно.

– У вас хороший вкус, – похвалил Кокто, разглядывая ее костюм. – Вы необычно одеты… отчасти по-мужски, и мне это нравится.

– Спасибо, – Шанель улыбнулась ему.

– Ткань необычная, – поэт бесцеремонно ощупал край ее жакета, протянув изящную руку. – Мягкая.

– Из нее раньше не шили платья, это джерси.

– Кто вам шьет?

– У меня своя мастерская. Шанель – не слышали?

– А, да, Мися сказала, что вы портниха. Знаете, кажется, даже слышал!

Поэт одобрительно покивал, продолжая разглядывать ее наряд. Шанель терпеть не могла, когда ее называли портнихой, но промолчала.

– Мой протеже, Реймон Радиге, позвольте вам представить, – указал Кокто на своего спутника. – Пишет сногсшибательную прозу. Роман, настоящий роман, совсем без сюжета и моральных ограничений.

– Угу. – Коко не знала, возможно ли это, чтобы такой с виду незрелый юнец писал выдающиеся книги, но уважительно кивнула. Мальчик покраснел, стал еще угрюмее.

– Мися вам рассказала про стычку Дяга со Стравинским? Нет? Только что! Неожиданно. И так забавно, – рассмеялся Кокто. – Мы до этого мирно праздновали. Вы еще не видели «Пульчинеллу»?

– Я была вчера в «Гранд-Опера», на втором представлении.

– А, ну так вот, Игорь здесь сказал: «Только знаешь, Серж, занавес в конце балета падает слишком медленно…» Или очень быстро, что-то такое. Дягилев спокойно ему ответил, с обычной очаровательной улыбкой: «Так получилось, потому что тебе совершенно не удался финал, мой Игорь». Тут Стравинский, который был уже достаточно пьян, нет, даже очень пьян, стал кричать, что Дяг ничего в музыке вообще не понимает, что «Пульчинелла» – его и Перголези, их обоих – гениальная вещь. Они сцепились, но Мисе удалось вытолкнуть их в супружескую спальню. Уверен, что теперь они все трое обнимаются и пьют шампанское. Вообще знаете, когда мы репетировали «Парад» в Риме… вы видели мой балет «Парад»?

Шанель отрицательно помотала головой.

– Там музыка Сати – вон он, там, у рояля, – а либретто мое и все идеи мои! Хотя Пикассо говорит, что его… не верьте! У Пикассо мания присваивать, это он умеет лучше всего. Так вот, во время репетиций «Парада» я насмотрелся на то, как русские работают. Они страшно кричат, начинают толкаться, хватать друг друга за одежду. По-русски я не понимаю ни слова, но был уверен, что кто-нибудь кого-нибудь непременно убьет, – Кокто засмеялся молодо. – А потом они целуются! Признаются друг другу в любви. Удивительно, просто удивительно.

– А где Серт? – Шанель осмотрела зал.

– Наверное, помогает официантам, – усмехнулся Кокто. – Это шутка. Ого, Пабло пришел! – поэт живо устремился ко входу.

Шанель не представляла, о чем можно разговаривать с угрюмым мальчиком-писателем, она осторожно отошла ближе к роялю. Композитор Эрик Сати уступил место у рояля очень молодому человеку с приятными чертами лица, тот наигрывал мелодию, похожую на негритянский джаз. Две балерины поставили бокалы и свободно двигались под музыку; Коко по привычке осмотрела их платья. На рояле стояли вазы с туберозами.