Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века

В коридоре появился лысоватый крепыш в добротном костюме, рядом с ним – дама в пышной шляпе. Из другой двери вышел хохочущий Дягилев с крупным цветком в петлице фрака, за ним Игорь Стравинский под руку с хозяйкой дома. Дягилев задержался у рояля, где Пуленк, молодой композитор и друг Сати, наигрывал джаз.

– Серж, дорогой, – Пуленк почтительно привстал, продолжая играть, – я хотел представить вам еще одного члена нашей группы – это Дариус Мийо, большой талант, только что вернулся из Бразилии. Дариус, иди сюда! – крикнул он полному юноше, который беседовал с Сати. – Серж, вам нравится джаз? После Перголези это звучит странно, конечно… но это так весело! Нравится?

Дягилев несколько минут слушал с ласковой улыбкой, потом вынул у себя из петлицы туберозу, выбрал в вазе цветок посвежее.

– Может быть, дорогой Пуленк, – проговорил Дягилев, пристраивая новый цветок в петлицу фрака, – это и есть настоящая современная музыка, но поверь, пока в ней нет ничего хорошего. Мне безразлично, будет ли написана французская или бразильская пьеса и будет ли она веселой или грустной. Важно, чтобы она была написана хорошо. Это справедливо для всех – для Рихарда Штрауса и для Штрауса, писавшего вальсы. Для Баха и Оффенбаха. Это простое, но поистине золотое правило, Пуленк. Вот так, миленький, – Дягилев подмигнул Пуленку и потрепал по плечу подошедшего круглолицего Дариуса Мийо, который по-детски улыбался.

Импресарио вплотную подошел к Коко, глядя ей в лицо томно и влюбленно:

– Мадемуазель Шанель! Позвольте пригласить вас на бал в честь «Русского балета» у принцессы Виолет Мюрат. – Он протянул изящно обрезанную карточку с тиснением. – Адрес здесь.

– Да, правда, Коко, ты поможешь мне выбрать наряд! – Мися освободилась от Стравинского, и композитор склонился над рукой Шанель. – И думаю, не откажешься помочь Ольге Пикассо, я обещала ей! Пойдем-ка, познакомлю вас. – Шанель пришлось покинуть Стравинского и последовать за Мисей. – Она хорошая, но зануда, – шепнула ей по пути хозяйка дома.

Ольга Хохлова была замужем за Пикассо четвертый год. Она оставила «Русский балет», где танцевала прежде, и родила художнику сына Поля. Про нее говорили, что она русская дворянка и дочь генерала. Ольга держалась немного высокомерно, так, будто у нее очень мало общего с теми, кто заполнил сейчас Мисину квартиру. Но отчего-то Коко стало жаль жену художника.

– Приходите ко мне завтра на Рю Камбон, в любое время с восьми утра до десяти вечера, – предложила Ольге Коко. – Подберем что-нибудь для вас.

– Восемь утра? Я не встаю так рано, мадемуазель. Моя горничная в это время еще пьет кофе, – зачем-то уточнила мадам Пикассо.

– Приходите, когда вам удобно, – повторила Шанель. – Сама я на ногах с семи утра.

Она давно перестала стесняться того, что, в отличие от ее клиенток, ей приходится работать с утра до позднего вечера.

– Не могу поверить, Мися, что снова увижу Его высочество великого князя, – сказала Ольга. – Вы видели его на благотворительном вечере, мадемуазель? – спросила она Коко.

– Я не была там, мадам.

– Он кузен Его величества! Великий князь Дмитрий ведь вместе с князем Юсуповым убили Распутина, вы помните?

– Что-то такое слышала… смутно припоминаю.

– Да, это потрясающе, ага! – воскликнула Мися. – Все русские, пережившие переворот и сбежавшие от него, – герои! Поэтому в Париже они много веселятся!

Лицо Ольги помрачнело.

– Как можно так говорить? Многие наши близкие остались в России. Или погибли. Вы извините меня. – Мадам Пикассо отошла, Мися у нее за спиной состроила гримасу гимназистки, которой строгая классная дама сделала замечание.

Шанель снова подошла к Стравинскому. Беседы у них не получилось: композитор очевидно был счастлив ее видеть подле себя, но язык у него заплетался.

Спустя некоторое время Мися увлекла ее в будуар, увешанный портретами хозяйки дома кисти Ренуара, Тулуз-Лотрека и Дерена, выполненные маслом и акварелью. Усадив Шанель на низкий бархатный пуф, Мися встала перед трюмо, заставленным флаконами. Глядя на себя в зеркало, она открыла большой флакон, пробкой прикоснулась к шее, к волосам:

– Ужасная новость.

– Гостям не хватит шампанского? Катастрофа.

Мися без улыбки оглянулась:

– Дура, не до шуток мне. Я нашла любовное письмо.

– И в чем горе? Пишет слишком молодой поклонник?

– Это написал Жожо другой женщине, – криво усмехнулась Мися, уперлась руками в располневшие бока и, поворачиваясь перед зеркалом, неприязненно разглядывала свое отражение.

Стены вдруг содрогнулись.

– Мой бог, что это?

– Дяг в хорошем настроении, он так смеется, – отмахнулась Мися. – В прошлый раз разбилась любимая китайская ваза Жожо. Так ему и надо!

– Так кому он написал? – Коко привыкла верить, что Жожо Серт предан Мисе безраздельно. Больше всех всегда в это верила сама Мися.

– Это… – медленно выговорила Мися, – одна девушка, она грузинская княжна. И еще она скульптор. У него в студии теперь работает. Жожо дурачок, думает, что влюбился, – с отвращением выговорила Мися и протянула бумагу Шанель.

– Не хочу читать. Где нашла?