Этот вывод ярко иллюстрирует первый из упомянутых в летописях побегов. В 1385 г. неудачную попытку предпринял сын Дмитрия Константиновича Нижегородского Василий Кирдяпа: «Въ лѣто 6893 (1385)… Тое же осени въ Филипово говѣнїе въ Юрїевъ день (26 ноября), въ недѣлю, побѣжа изъ Орды князь Василеи сынъ князя великаго Дмитриевъ»[1445]
. Однако по пути на Родину он столкнулся с ордынским послом, возвращавшемся в ставку хана. Тот Василия «…изнима… и приведе въ орду къ царю, и за то приятъ (Василий —Вероятно, именно данный опыт неудачного побега из ставки хана способствовал тому, что сын князя Дмитрия Ивановича Московского Василий принял решение бежать не прямо на Русь, а в обход. Летом 1386 г. «…князь Василеи великого князя сынъ Дмитреевъ прибѣже изъ Орды в Подольскую землю в Великые Волохы к Петру воеводѣ»[1447]
и только в январе 1388 г. он прибыл в Москву[1448].Летом 1387 г. отмечено, что «прибѣжа изъ Орды князь Родославъ сынъ Олговъ Рязаньскаго»[1449]
.Описания встречи князя из поездки в Орду встречаются крайне редко. В первую очередь они связаны с посажением князя на столичный владимирский престол. К примеру, под 1252 г. Летописец описывает возвращение князя Александра Ярославича (Невского) из Орды и его прибытие во Владимир следующим образом: «Того же лѣта Александръ Ярославич прииде из Орды, по пленении Неврюевѣ, и срете митрополит съ кресты у Златых ворот и со всѣм чином священническым, и посадиша его на столѣ отца его Ярослава. Он же по пленении церкви въздвигнувъ и разбѣгшаяся люди събравъ в домы своя и грады исполнивъ. И тако от злобления поганых утешася людие»[1450]
.Возвращение в 1246 г. Даниила Галицкого из ставки Батыя и его встреча в княжестве описаны достаточно лаконично: «…И приде в землю свою, и срете его братъ и сынови его, и бысть плачь обидѣ его, и болшая же бѣ радость о здравьи его»[1451]
. Тем не менее, летописец отмечает особую радость в связи с возвращением князя из степи невредимым.Под 1413 г. в Никоновском своде сохранилось описание встречи князя по приезде из Орды с уникальными деталями. Весной указанного года, 9 апреля, князь Иван Михайлович Тверской «пріиде во Тферь, во свое отечество… въ недѣлю, изутра; епископъ же Тферскій Антоней и весь священничьскій чинъ сретоша его со кресты, съ честію и со многою радостію»[1452]
. Показательно, что в записи отмечено время дня, когда князь предпочел въехать в свой столичный город — ранее утро («изутра»).Показательно, что князя, возвращающегося от хана с ярлыком могли не впустить в город, Так, около 1278 г., теща не впустила в Ярославль Федора Ростиславича, объявив законным правителем его сына — Михаила[1453]
. А в 1412 г. «зимы, мѣсяца Декабря въ 24 день, канунъ Рожества Христова, пріиде князь Василей Михаиловичь въ Кашин с Татары; и князь Иванъ Борисовичь и застава Тферская въ городъ его Кашинъ не пустиша». Князь вынужден был вернуться в ставку хана[1454].Если в начале XV столетия данный факт можно объяснить ослаблением центральной ханской власти, то для XIII столетия упомянутый случай не характерен. Надо отметить, что позже, уже после смерти Михаила, женившись на ханской дочери и заручившись ордынским отрядом, Федору удалось вокняжиться в Ярославле[1455]
.Сохранилось достаточно пространное описание встречи тела казнённого в Орде князя Михаила Ярославича Тверского. Все его близкие родственники — жена и сыновья (за исключением Константина, находившегося с телом отца) — встретили тело, которое отправили к Твери водным путем. Уже там, на берегу Волги «…срѣте и Дмитрей, и Александръ, и Василий, и княгини его Анна на Волге в насадѣ». Здесь же присутствовали епископ Тверской Варсонуфий и священнослужители княжества («А епископъ Варсунофей съ кресты и съ игумены, и с попы, и диаконы, и бесчисленное множество народа срѣтоша его у святаго Михаила на березѣ»). Трагедия, случившаяся с князем вызвала всеобщую скорбь, выразившуюся в плаче, который, по словам автора «Жития», был настолько громким, что нельзя было расслышать молитв, произносившихся при встрече тела князя («И от многаго вопля не бѣ слышати поющих»). Кроме того, в связи с большим количеством собравшихся проститься со своим князем людей, раку с мощами сначала с трудом донесли до Спасо-Преображенского собора, а затем с не меньшим трудом её смогли поставить в церкви («не можаху раки донести тѣсноты ради до церкви, поставиша пред враты церковными. И тако на многи часы плакавшеся, едва внесоша в церковь, пѣвше надгробныя пѣсни, положиша въ церкви святаго Спаса…»)[1456]
.