Русские князья в политической системе Джучиева Улуса (орды)

Таким образом, представитель элиты Орды, не являвшийся членом правящего рода, мог быть казнен по решению суда аристократии или указу хана. Смертная казнь применялась к эмирам (князьям) обвиненным в государственной измене, злоупотребляющим должностным положением, покусившимся на жизнь члена рода Джучи (и другого представителя знати Орды) без приказания великого хана.

Не выполнение служебных обязанностей влекло за собой отстранение от должности. Как отмечалось выше по нормам Ясы: «Всякого бека, который не может устроить свой десяток, того мы делаем виновным с женой и детьми и выбираем в беки кого-нибудь из его десятка. Так же поступаем с сотником, тысячником и темником»[572]. Примером применения данного положения может служить смещение с должности беклярибека великого эмира Кутлуг-Тимура в 721 г. хиджры (31 января 1321 — 19 января 1322 г.) в связи с невыполнением им приказа о вторжении в Хоросан[573]. В 1322 г. был лишен ярлыка на великое княжение Владимирское князь Юрий Данилович Московский. Решение было обусловлено тем, что он «поимав серебро оу Михаиловичев (Тверских — Ю.С.) выходное по докончанию, не шел против царева посла, но ступил с серебром в Новгород Великый»[574].

Подобные мотивы прослеживаются и в рассказе Ибн Арабшаха об Идегее. По его данным Токтамыш заявил: «и наполнится глаз существования твоего сном от действия гибели», на что Идигу возразил: «не дай Бог, чтобы владыка наш, хакан, разгневался на раба неповинного и дал завять деревцу, которое сам насадил, или разрушил основание (здания), которое сам построил»[575].

В то же время, несмотря на приведенные выше примеры, устранение от службы законному хану неизменно рассматривалось как измена государству, и должно было караться смертной казнью. К такому выводу нас приводят события противоборства Ногая и Токты в конце XIII в.

Около 1297 г. ряд эмиров Токты «почувствовали страх вследствие одного дела, дошедшего до них о нем»[576]. Вероятно, в этих словах хрониста подразумевалась угроза жизни. Однако великий хан потребовал выдачи этих эмиров, среди которых были эмиры Таз и Тунгуз. Ногай отказался выполнить требование хана, нарушив, тем самым, положение Ясы. В результате войны Ногай погиб, а эмиры продолжили службу его старшему сыну Джеке. Но последний без суда убил своего брата Теку. Этот факт вызвал недоверие со стороны Таза и Тунгуза: «если он не пожалел брата своего, как же он пожалеет нас»[577]. Данный мотив послужил оправданием для мятежа, поддержка которого силами Токты положила конец сепаратистским тенденциям на западе Джучиева Улуса. Таз и Тунгуз были вновь приняты на службу к великому хану. Таким образом, в полномочия главы государства входили также и право миловать.

В 1337 г. был помилован князь Александр Михайлович Тверской. При личной аудиенции у Узбека Александр Михайлович заявил: «господине царю, аще много зло сотворих ти, во се есмь предъ тобою, готов есмь на смерть»[578]. Великий хан Узбек помиловал князя Александра, однако летописец отмечает, что «удивишася вси» (по данным Никоновского свода XVI в., которым, впрочем, нет оснований доверять)[579].

Особое место в преступлениях против государства занимает узурпация власти. Поскольку власть в степи носила сакральный характер, покусившийся на нее при живом хане, должен был быть безоговорочно казнен. Например, около 1281–1282 гг. были казнены Джиджек-хатун, жена Менгу-Тимура и эмир Байтера. По данным Бейбарса, «она правила (государством)… в царствование Тудамменгу», а эмир «выполнял приказания»[580]. Ордынская аристократия воспротивилась такому положению дел и, по приказу Ногая Джиджек-хатун и Байтера были убиты. Обвинение в узурпации власти играло большую роль при начале военных действий против Ногая в 1297 г. («Токта… отправился на войну против Ногая… а это (произошло) оттого, что Ногай долгое время был правителем царства, неограниченно распоряжавшимся Берковичами, смещал тех из царей их, кто ему не нравился и ставил (тех), кого сам выбирал»[581]).

Наряду с военной службой эмиры Орды выполняли дипломатические миссии. Как отмечал Б.Я. Владимирцов, посол в монгольском обществе рассматривался как представитель рода и племени, «почему особа посла считалась неприкосновенной»[582]. В этой связи у монголо-татар «есть обычай никогда не заключать мира с теми людьми, которые убили их послов, чтобы отомстить им»[583].

Такое же отношение к послам сохранилось и в Джучиевом Улусе.