Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Однако Ивана не расстреляли, видимо их конвоировала не фронтовая часть, обычно полная яростного озверения. Погрузив в вагоны, их повезли в сторону Ростова. На станицу Батайск налетели наши бомбардировщики, и один из них, ночник, попал прямо в вагон с боеприпасами из немецкого эшелона, стоявшего на путях. Среди адского грохота рвущихся боеприпасов Иван сумел бежать. Он добрался до Ахтарей, и почти неузнаваемо изменившийся, долго не брившийся и по стариковски сгорбившийся, пристроился в колхозную бригаду, работавшую километрах в четырех от Ахтарей, под руководством нашего родственника — Константина Ставруна. Так Иван пересидел до освобождения Ахтарей, после чего его мобилизовали и отправили на Малую Землю, где ему, уже рядовому пехотинцу, конечно, не пришлось подобно главному комиссару малоземельцев Лене Брежневу, отсиживаться в землянке, дергая за сиськи корову, которую солдаты приспособили для подземного житья-бытья. Иван сам ужасался, сколько немцев они положили там. Потом Иван оказался в таманских плавнях, где наши и вражеские позиции разделял канал всего метров в пятнадцать шириной с земляными насыпями по берегам, устроенными для подачи в плавни пресной воды из реки Кубань. После войны очередному дураку-преобразователю природы захотелось перекрыть этот канал и другие естественные доступы пресной воды в приазовские плавни — показалось красивым, если по полноводной Кубани будут плавать пароходы. Плавни осолонели, рыба погибла. Пришлось снова строить канал.

А тогда, в 1943, на одном его берегу лежала наша замученная пехота, а на другом немцы, пополненные кубанскими казаками, перешедшими на их сторону — братоубийственный конфликт, начало жертв которого положили иногородние, порубленные казаками в 1918 году, на их похоронах я присутствовал еще пацаном, продолжался, совершая круги и приобретая все новые качества. Ужасная гражданская рознь, подобно какой-то чуме, продолжала опустошать Россию. Казаки, лежавшие в окопах по ту сторону канала, часто кричали нашим своими звонкими и сильными кубанскими голосами: «Эй, сталинские холуи! Переходимте к нам — здесь есть что выпить и закусить!» Голодный Иван, уже не первые сутки лежавший в грязи и очень обозлившийся от доли справедливости, имевшейся в критике земляков, связал несколько гранат и, будучи сильным и длинноруким, ловко перебросил их через канал. Судя по крикам и стонам — бросок был удачным. Но в ответ сразу полетел целый град гранат-лимонок. Один из этих рубчатых эллипсовидных шаров упал на ложе винтовки, которой Иван прикрывал ногу, лежа на боку. Граната немного покрутилась на полированном дереве и, необыкновенно счастливо, для Ивана, взорвалась. Ивану вырвало лишь огромный кусок мяса из голени, обнажив кость. Иван сильно заматерился, и попытался отползти в тыл. Ему взялся помогать солдат, выполнявший обязанности санитара. Однако, не успел он обмотать бинтом раненую голень Ивана, как рядом разорвалась другая граната, осколок которой попал точно в глаз санитару, убив его наповал. Кое-как, с грехом пополам, прижимая к кости оторванные от нее осколками обрывки собственного тела, Иван перевязал ногу, и уполз по траншеям подальше от передовой.

В медсанбате, переполненном изуродованными людьми, обалдевший от всего этого врач, уверенный, что все равно им всем крышка, нацарапал Ивану справку на листе школьной тетрадки, с которой тот и добрался, когда немножко отлежался, в Ахтари. Тут его и сцапал проклятый особист.

Потрясенный всем пережитым, видя сколько наших людей уже погибло, Иван сомневался в возможности нашей победы — все думал, что Гитлер обдурит Сталина. Так и вышло — через сорок лет. Я уверял его, что победа будет за нами — ведь гоним же уже немцев более шестисот километров, от Сталинграда до самого Азовского моря. В разгар нашей беседы явился хороший знакомый всей нашей семьи Федор Кошевой, экспедитор рыбного завода. Федя сообщил, что хотя холодильники разбомбили, но осталась бочка паюсной икры — осетровой и севрюжьей. Если я хочу, то могу по дешевке, двадцать рублей за килограмм, купить, сколько потребуется. Я полез в карман и обнаружил в нем сто рублей. Их хватило на четыре с лишним килограмма великолепной черной икры, которую мне завернули в пергамент.