Итак, мы спускались с Сапун Горы в сторону аэродрома «Седьмой километр». Вдруг шофер резко затормозил. Сначала я даже не понял, в чем дело, перед нами в небольшой ложбине были заросли цветущего терна. Потом, присмотревшись, я увидел огромное, площадью примерно с гектар, поле трупов. Нередко они лежали под цветущими кустами и их осыпали белые лепестки. Судя по изрытой взрывами земле, немецкий пехотный полк сконцентрировался, чтобы контратаковать наших, карабкающихся на Сапун Гору. Наша авиационная или наземная разведка вовремя сообщила, куда надо, и район сосредоточения был накрыт мощнейшим артиллерийско-авиационным ударом. Если на самой Сапун-Горе я почти не видел немецких трупов, то здесь насмотрелся их в достатке: сотни немцев лежали, скрючившись в самых разнообразных позах, порой один на другом. Это терновое поле смерти выглядело так ужасно, что я попросил водителя сдать назад и поискать окружную дорогу.
Впрочем, был человек, очевидно погибший здесь же, на Сапун Горе, о котором у нас в полку не очень сожалели. Дело в том, что на аэродроме в Сарабузах стали твориться странные вещи. Стоит погибнуть летчику, и сразу его барахлишко: летнее и зимнее обмундирование, унты, летный шлем, кое-какие дорогие и памятные вещи, исчезают, неизвестно куда. Тогда еще не искали нематериальных, таинственных причин, и я, вызвав старшину полка, честного и пунктуального немца Шмедера, спросил его по поводу происходящего: только что на Сапун Горе погибло двое пилотов, а когда я приказал отправить родным, как память, их пожитки, то оказалось — их и след простыл. Алексей Шмедер немного помялся, а потом сообщил, что по его мнению, это работа старшины третьей эскадрильи сержанта Беляева. Я пригласил нашего особиста Лобощука, без конца клянчившего у меня водку из трехлитровой банки, которую мы с командиром на всякий случай хранили в своей землянке, и сообщил ему, что хватит бухать, нужно немножко поработать по специальности.
Лобощук попросил двух автоматчиков, вместе с которыми и устроил засаду. Вечером из расположения полка, с мешком за плечами, в сторону села Сарабузы, отправился мародер сержант Беляев. Лобощук с автоматчиками проводил его до одного из домов, и немного подождав, последовал за ним. Беляев успел спрятать мешок в кладовке и забиться под кровать. Хозяйка от всего открещивалась. Но Лобощук без труда обнаружил и Беляева, и вещи погибших летчиков. Что было делать с этим подлецом? Перед строем полка, в присутствии Беляева, мы раздали часть вещей. Беляев воровал не только вещи погибших, но и у живых. Мы поинтересовались у личного состава, как быть с вором. «Расстрелять!», — это мнение было единодушным. Мы посадили Беляева в отрытую на случай бомбометания щель, привалив ее сверху деревянными щитами, и выставили часового. На следующее утро нам предложили выделить солдат, подлежащих наказанию, для штурма Сапун Горы. На самую вершину должны были ворваться штрафные батальоны. Туда и отправили Беляева. Больше мы его не видели.
Оказавшись на аэродроме «Седьмой километр», мы обнаружили, что левее него расположился командный пункт 51-ой наземной армии, где был и ее командующий генерал Крейзер, энергичный еврей, с прекрасной военной выправкой и властным голосом, уверенно руководивший боем. Дальше нас не пустили и велели подождать, пока наши войска еще немного продвинутся вперед. Нам было очень интересно наблюдать управление сухопутным сражением, да и небесполезно это для летчика, взаимодействующего с пехотой, танками и артиллерией. Мы устроились в траншее, метрах в двадцати от командного пункта армии, облокотившись на бруствер. Обзор был прекрасным: прямо перед нами, как на ладони, лежал мыс Херсонес, буквально кишевший немцами, которые и зарыться не могли в каменистую почву. Люди шевелились, как живая плазма, переливаясь черно-серыми массами по поверхности мыса. Крейзер внимательно наблюдал за этими передвижениями и переговаривался о чем-то с начальником артиллерии. Генерал был зол. Только что немцы убили парламентера штаба армии, который ходил убеждать их сдаваться, и теперь к линии фронта американские трехосные «Студебеккеры» подтягивали артиллерию разных калибров, а трехтонки подвозили боеприпасы. Артиллеристы быстро ориентировались на местности и обустраивали свои позиции. Подходили «Катюши» и еще невиданные мною до сих пор «Ванюши», ракетные снаряды со здоровой головой, которые выпускались прямо с земли из специальных одноразовых приспособлений. Чувствовалось, что немцев не ожидает ничего хорошего.