Русские народные сказки Сибири о богатырях

В записи 1938 г. по сравнению с 1925 г. сказка освободилась от некоторых книжных выражении, благодаря чему было достигнуто единство сказочного стиля. В сказке 1925 г. Самойло «выставляет свою кандидатуру» биться с богатырем, или: «начинается роковой момент этого зверя», мышка передаст добытый перстень «с нижайшим почтением», «завтра сделаем собрание».

«Самойло Кузнецов», по свидетельству Л. Е. Элиасова, первая героическая сказка в репертуаре Магая. Перенял он ее, но его собственным словам, от охотника Матвея Шубина, ио прежде чем вынести на суд аудитории, рассказал сказку своему учителю (Элиасов, с. 12).

6. Богатырь Кожемяка. Записали Т. Леонова и О. Свешникова от колхозника А. К. Куликова, 50 лет, с. Тарбажино Большеуковского р-на Омской обл. Василенко, с. 83–85.

В основе сказки о змееборце (но Указателю, № ЗООА) известное предание о Кожемяке — победителе печенежского великана.

Образ Кожемяки значительно трансформирован. Сопоставим публикуемую сказку с текстом из сборника Афанасьева «Никита Кожемяка», записанным П. И. Якушкиным в г. Мичуринске Тамбовской области (Афанасьев, т. 1, № 148, с. 327–328).

Обе сказки построены на материале предания о Кожемяке, в них герой борется со змеем, похитителем девушек, но как не похож Никита Кожемяка из сказки сборника Афанасьева на Кирилу Кожемяку публикуемой! В первом тексте показан традиционный герой сказки, который сам не ведает о своей могучей силе, он благороден, но робок и даже кажется забитым. Кожи он рвет не от гнева, а от страха: «как увидел он, что к нему пришел сам царь, задрожал от страху, руки у него затряслись — и разорвал он те двенадцать кож» (с. 327). Когда прислали к нему пять тысяч детей малолетних, то глядя на их слезы, он и сам заплакал.

В сибирском тексте образ Кожемяки дан в сниженном плане. Сказка рисует не богатыря, до поры до времени не знающего своих сил, своих возможностей, а грубого, даже надменного промысловика. Образ змееборца Кожемяки здесь уже не ассоциируется с образом заступника народа, перед ним чувствуют смертельный страх те, кто прислан просить у него заступничества. И не напрасно боятся его посланники, он подозрителен, зол. Когда привезли к нему детей с просьбой заступиться, то он «смилостивился над ними и время сказал, когда примерно будет бороться со змеем, ну примерно числа двадцатого».

Нашло в сказке отражение и распространенное повсеместно в Сибири кустарное кожевенное производство, небольшие заводы. Кожемяка владеет таким заводом.

В публикуемом тексте отсутствует договор Кожемяки со змеем о разделе земли, нет и местной приуроченности. Хотя начало сказки содержит установку на достоверность, но в ней так же не ощущается связь с преданием, как в тексте из сборника Афанасьева. В сказке А. К. Куликова больше специфически сказочных моментов, широко используются типичные речи сказочных персонажей.

7. Иван Кобыльников сын. Записал А. А. Макаренко от Е. М. Кокорина (Чимы). См. ком. 1, вступ. статью к настоящему изданию. Жив. ст., с. 357–365. В 1932 г. сказка перепечатана М. К. Азадовскпм в антологии Русская сказка, т. 1, с. 224–236.

Точного соответствия сказка в Указателе не имеет, хотя основные ее архаические мотивы — рождение героя от животного (от съеденной рыбы) — в русском эпосе распространены. В сказке частично использованы сюжеты о змееборстве и о двух братьях (по Указателю, № 301, № 303). Пет здесь ни царств, ни царской дочери, как это характерно для сказок данного типа, да и свадьба без паря. Оригинальна роль матери кобылы. С рождения героя от животного начинаются многие сюжеты, чаще всего о трех царствах, о змееборце, но ни в одной из известных сказок герой не пользовался так долго покровительством своей матери, как в этой. Из змеиной норы на белый свет Ивана Кобыльникова сына выносит мать, хотя сам эпизод выноса героя из-под земли почти ничем не отличается от традиционного. Она сама оживляет сына и его товарищей, но делает это самым оригинальным способом, не пользуясь традиционной живой и мертвой водой. Возможно, этот эпизод является отзвуком каких-то первобытных верований тунгусов, а, возможно, он перешел из фольклора других народов Сибири.

Глубоким психологизмом окрашены многие моменты сказки. Нередко можно встретить описание внутреннего состоянии героев и внешнего его выражения. Прекрасны сцены, связанные с идеей материнства, супружеской верности. Нередко сказочник выходит далеко за рамки сказочной традиции, а иногда идет вразрез с нею. Так, традиционный эпизод об освобождении героини имеет далеко не традиционное завершение.

Картины замечательны и выражением местного колорита, а сцепу встречи Ивана Кобыльникова сына с женой М. К. Азадовский по праву причислил к лучшим страницам русского сказочного вноса.

Талантом сказочника отмечен не только интересно переданный во всей своей сложности сюжет, но и весь стиль с хорошо сохраненной сказочной обрядностью.