Русские народные сказки Сибири о богатырях

— Да, возлюбленна жона! Несколько живем времечка, никака птица не пролетала тута-ка, никакой зверь не пробегал. Сегодняшнего числа я видел чуду: видел юношу — такого богатыря, — мельком говорит. — Не очень богатырь красив, сколь у него конь красив, шестикрылой, шестиногой.

— Ах, ты, возлюбленной муженек мой! — говорит. — Да этот конь у нас во дворце.

— Неужли? Да кто такой?

— Да неужли наши к нашим не ездят? — говорит.

— Хто у нас наши ездят? — он отвечат.

— Да есь у меня родимой брателко, он тебе щурячок, ты ему — зятенек.

— Ну, выводи же, возлюбленная жона, на смотреньё, на здорованьё — я рад щуряку.

Она вывела его. Он об руку давай здороваться и силу хотел проверить у него: взял ручку пожал.

Иван царской сын золотых кудрей пожалуй что не слыхал, как он пожал. Ну, Иван царской сын золотых кудрей пожал ему — перстики почернели. Он на это не осерчал.

И садятся опеть за эти за столики, стали выпивать, закусывать и стали речьми заниматься.

— Куды ваша путь принадлежала, возлюбленной щурячок?

— Моя путь, — говорит, — принадлежала искать свою обручницу от зари зарю подсолнушну красоту, от семи сестер — сестру, от двенадцати бабушек — внучку, от трех матерей — дочь.

— Ах, — говорит, — мой возлюбленной щурячок, однако тебе ее не достать. Она, — говорит, — просватыватся.

У него сердцо закипело.

— За кого?

— За Кашшея Бессмертного.

Недосуг сидеть ему за столом. Выходит из-за стола, отдает благодаренье, прошшается. Оне провожают.

— Возлюбленной мой зятенек! Даю я на твоем дворце пятно: если покрасет это пятно, не буду я в живых; если будет в ровном положенье — ожидай к себе.

Садится на своего доброго коня, бьет его круты бедра, пробиват до мяса, мясо — до костей, коски — до мозгу. Конь рассержался, от сырой земли отделялся. Летел выше лесу стоячего, ниже облака ходячего. Горы-лес промеж ног брал, быстры речки хвостом устилал.

Стречатся Иван царской сын золотых кудрей с Вороном Вороновичем-супостатом.

Ворон Воронович раскрыл пасть свою, хотел сглонуть, только не успел — пролетел он. Увидал впереде серебряной дворец. Падат прямо в серебряной дворец.

Становит коня на кормовишшо, к белояровой пшенице. Стал на крылечко, брякат во колечко.

Выходит молодица, его середняя сестрица.

— А здравствуешь, родимой брателко! Ждала я, — говорит, — тридцать лет, насилу и дождала.

Берет его тем же побитом за правую рученьку, таким же поборотом ведет в светлу горницу; садит за столы дубовы, за скатерти щёлковы, за всяки напитки-наедки. Таким же поборотом, как и первой раз, напоила-накормила и серебряной стул поддернула: хотела она вестей спросить. Только он запросится:

— Не можно ли запрятать от твоего мужа Ворона Вороновича? Не взлюбилось бы ему, что я зашел в ваш дворец без его позволенья.

Она запрятала.

Воротился назать Ворон Воронович во свой во дворец, надлетел над коня, разинул свою пасть, хотел заглонуть… Только конь его ударил, к себе не подпустил. Лежал он два часа мертвой, без чувствия. Отдохнул — недосуг к коню идти, пособи бог во дворец пробраться.

Тем же поборотом сфукал:

— Фу, Фу! Русской коски не было, русска коска на двор пришла!

— Ах, ты, возлюбленной муженек! Ты по Русе летал и русского духу похватался и думать, что у тебя русским духом несет.

Таким же родом он ей поверял.

— Возлюбленная моя жона, — говорит. — Мы несколько лет живем здеся, я экова чудишша не видал. Никакой зверь не пробегал тута-ка, никака птица не пролетала, никакой богатырь не проезжал. Ну нонешнего числа увидал я богатыря храброго, молодого воппа. Не очень воин красив, как конь красив.

— Ах, ты, возлюбленной муженек! — говорит. — Да этот конь в нашем во дворце.

— Откуль?

— Да неужели паши к нашим не ездят? — говорит.

— А хто у нас наши есь? — муж отвечат.

— Да есь, бать, родимой брателко, может, и он приехал.

— А что, возлюбленная жона, брателко не здесь ли?

— Здеся, — говорит.

— Выводи.

Вывела она опеть его. Вот он об ручку здоровается.

— Здрастушь, — говорит, — любезный щурячок.

Зять у щуряка руку пожал — тот совсем и не слыхал; щуряк зятю руку пожал — у него из-за ногтей кровь подалась. На это он не осерчал.

Садит его за стол, с собой рядом. Закусывают, выливают, речьми занимаются.

— Куды ваша путь принадлежила, возлюбленной щурячок? — говорит.

— Моя путь принадлежпла, — говорит, — свою обручницу искать — от зари зарю подсолнушну красоту, от семи сестер — сестру, от двенадцати бабушек — внучку, от трех матерей — дочь.

— Ох, — говорит, — возлюбленной щурячок, не видать тебе ее. Она уже посмотренна, и вечерка скоро будет.

Скорым шагом из-за стола выходит, благодаренье отдает, прошшается. Уходит. Вышел на широкий двор.

— Вот что, — говорит, — любезной зятенек! Даю я во твоем дворце пятно: если покрасет — не считай меня в живых, а если не переменится — ожидай, приеду.

— Слушаю приказ, — говорит, — возлюбленной щурячок.

И тем же поборотом садится на своёго доброго коня, ударяет о его круты бедра, бедра пробиват до мяса, мясо — до костей, кости — до мозгу.

Конь рассержался, от сырой земли отделялся; летел выше лесу стоячего, ниже облаку ходячего. Горы-лес промеж ног брал, быстры реки хвостом устилал.