Русские народные сказки Сибири о богатырях

Она на то и положилась Пущай в голике. Утре встала, накормила. Он опеть полетил на медну гору.

Она онеть со своим обручником целый день приклаждатся.

Потом пошли к золотникам. Голик этот озолотили, взяли полтинушную свечу и голик этот под Святы поставили. Как ему прийтить, она засветила свечу и встала середи дворца. Он отворил дверь, а она чепыжке богу молится. Заходит.

— Ты чего это делашь? — говорит.

— Да чего делаю — твою смертошку озолотила, под Святы поставила — на нее и молюсь, чтобы ты меня любил да долго жил, хлебом кормил.

— Ах, ты, баба-дура! Волос долог, да ум короток. Правду и есь говорят: «собачье г. о, что бабий ум», и то собачье г…о бабий ум перетягиват. Положу ли я смерть свою в голик: голик рассыплется, моя смерть уйдет, потерятся.

Она в слезы ударилась.

— Да, так ты со мной живешь неправдой, тайность свою не объясняшь.

Потом в ночь лежит кручинна. Как он ее обнять — она головой вертеть.

— Ах, — говорит, — баба, ты дура! Моя смерть у быка у Пестеревского (большой такой), у быка в правом рогу, — говорит.

Переночевали ночь. Поутра встала она, накормила его. Он опеть отправлятся на медну гору.

Она пильщикам приказала рог отпилить, послала к золотникам рог этот, озолотила; опеть поставила под Святы. Взяла рублеву свечу. Как ему прийтить, среди дворца стала, давай чепыжке молиться.

Заходит он во дворец — она богу молится.

— Что, милка моя, делашь? — говорит.

— Вот, любезный мой, чего я делаю — твою смертошку укрошаю; все чтобы ты век дома жил да меня поил- кормил.

— Ах, ты, баба-дура! Волос долог, а ум короток: бабий ум, что кобылье г…о, и то оно перетягат. Ну, положу ли я свою смерть к быку в рог — бык пропадет, и должна моя смерть пропасть.

Она старе, того тошнее заклыктовала, завыла. Он попросил у ней ужинать. Она на стол становит, сама слезьми заливатся и уняться не может, не сяла с ним ужинать. Он просит по-всяко.

— Нет, — говорит, — не сяду, ты со мной неправдой живешь, никаку тайность не объяснишь…?

он из терпленья вышел.

— Ну, уж, моя возлюбленна невеста, скажу уж истинную правду: моя смерть за петь морей, за петь земель — есь Микольской остров. На том на острову есь Микольской бык, в этом быке есь, — говорит, — ящик, в том ящику есь коробка, в этой коробке есь ушкан, в этим ушкане есь утка, в этой утке есь яйцо, в этим яйце моя смерть, — говорит.

Тожно ей легче палось. Улеглись на спокой. Иван царской сын золотых кудрей все это слышал.

Поутру встали, Кашшей позавтрикал и опять убрался на медну гору. Вывела она своего обручника.

— Слышал, — говорит.

— Слышал.

— Ну, так отправляйси туды; если можешь этого быка своевать, тогды и смерть возьмешь.

Конь его был отпущен.

Напоила, накормила она его, в котомочку положила, чего ему надо было. Отправился он. Свистнул, гаркнул молодецким посвистом, богатырским покриком. Бежит его молодецкий конь. Берет коня за повод, садится на вершну. Отправлятся в чистое поле.

Стал проезжать все реки, земли и моря. Увидел в одном месте колоду. Колода эта с обех краев горит. Круг колоды лиса бегат, завыват.

— Что жа это круг колоды лиса бегат? Что-нибудь да есь в колоде.

Подъежжат к колоде, разворачиват колоду, а у ней тут гнездо — дети. Взял это гнездо со всем с дитям, отташшил от огня.

Эта лиса русским языком ответила:

— Иван царской сын золотых кудрей, за твои труды гожусь во всяко времё.

Уехал он вперед от нее. Наехал на дуб. Дуб этот с обех боков горит, а круг этого дубу соколица летат, слезно убиватся и громким голосом наговариват.

— Чего-нибудь да у ней, у соколицы, да есь?

Подъехал к дубу, посмотрел — у ней на вершине гнездо есь. Взял это гнездо снял, от огня отташшил. Она русским языком отвечат:

— Иван царской сын золотых кудрей, гожусь тебе во всяко времё.

И доежжат он до моря. У моря лежит рыба большая — щука, валом ее выбросило.

— Давно я щучьего мяса не ел, хоть поем.

Она взмолилась русским языком:

— Ах, Иван царской сын золотых кудрей! Нe режь меня, опусти меня в море, я гожусь тебе.

Он ее бросил в море. Поплыла она через море.

Он перелетел на этот на Микольской остров. Видит — бык летит на него, сбости хочет. Вот он схватился и давай воеваться, давай воеваться. Нет-нет, его опружил, своротил. Брюхо распорол, ящик вынял. Ящик изломал, коробку вынял. Коробку изломал, стал отворять — ушкан был, да убежал.

— Вот нынче я, — говорит, — пропал… Где ушкана найду?

Проговорил речь, глядит — лиса ушкана в зубах несет.

Взял ушкана из зубов — утка выпорхнула, улетила…

— Не мне поймать! Где я утку поймаю?

Только проговорил речь — соколица утку несет.

Брюхо распорол, — у утки яйцо окровенилось. Пошел на море яйцо обмывать. Катал, катал в воде — яйцо из рук катнулось и в море укатилось.

— Ну, нынче я, — говорит, — пропал… Как я яйцо из моря достану?

Глядит — щука к берегу подходит, рот разинула, яйцо в роте. Взял он яйцо из рота, положил в карман.

Кашшей Бессмёртный захворал, в постелю лег.

Сял он на своего доброго коня, ударил о его бедра, пробивал бедра до мяса, мясо — до коски, коски — до мозгу.

Конь рассердился, в один час прилетел в сад Кашшея Бессмёртного. Заходит он во дворец — Кашшей в худых душах.