Приходит он домой. Мать встречает его, видит сына в хорошем, веселом настроении и палку целой. Мать и не стала спрашивать о палке. Назавтра сын ее просыпается, встает, умывается, полотенцем чистым утирается, причесывает свою буйную головушку и молвит матери таковое слово:
— Дорогая, родимая ты моя мамаша, скажи мне, есть ли на чем выехать в чистое поле?
А мать ему говорит:
— Есть у нас добрый конь. Называют его Сивка- бурка, вещая каурка.
Тогда Самойло стал просить у матери благословления, чтобы она его отпустила в чистое поле — широкое раздолье, добрых людей посмотреть и самого себя показать. А мать заплакала горькими слезами:
— Куда же ты хошь, дитятко мое родимое, на кого же ты меня покидаешь да на кого же ты меня оставляешь, кто же будет меня кормить и кто же будет меня веселить?
— Да ничего, дорогая мамаша, таковая моя участь выпала.
— Ну ладно тогда, сыночек, собирайся.
Самойло вышел на двор, свистнул молодецким посвистом, крикнул богатырским голосом:
— Сивка-бурка, вещая каурка, будь на пары готов!?
Сивка-бурка прибежал, как вкопанный, стал. Стал Самойло оседлывать своего доброго коня. Поднички на поднички, сверх того черкасское седельце, двенадцать подпруг. Подпруги были — шелк шематинский, шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязи не ржавеет. Заходит он в избу, встает перед матерью на колени и просит ее благословления. Мать подходит, благословляет его хлебом-солью. Самойло встает, целует крепко свою мать в сахарные уста и вышел из своего дома. Садится на своего верного и доброго коня, поехал, куда глаза глядят.
День он ехал, другой ехал, а на третий день подъезжает: стоит столб — десять сажен вышины, десять сажен толщины. Подпись подписана и подрезь подрезана: «Кто этот столб разобьет, тот немного уступит своей силою славному и сильному богатырю, которого имя нигде не записано». Самойло отъехал на расстояние и пустил своего доброго коня во всю пору лошадиную. Подбежал к этому столбу и ударил своей богатырской палкою и разбил столб в мелкие дребезги. Поехал в город. Бежит — земля дрожит, у коня из ушей пламя пышет, из ноздрей дым столбом идет.
В этом городе управляла Марграфиня Прекрасная. Самойло приехал к Марграфиие Прекрасной и велел доложить, чтобы она вышла. Когда доложили Марграфиие Прекрасной, вышла она на крыльцо и сказала:
— Кого тебе надобно, добрый молодец?
А он стал ей говорить:
— Прими меня, худого холопа, к себе в прислуги.
Она его спрашивает:
— Чего ты можешь делать?
Он ей говорит:
— Могу быть охранником вас и могу выходить на любой поединок.
Ей даже очень забавно показалось, что такой неотесанный мужик молвит таково. Она стала ему говорить:
— Когда ехал ты сюда, видал ли на растани столб?
— Не то что видеть, я даже его разбил.
Сколь здесь было бояр, князей и разных богатырей, удивились, что мужик имеет такую силу. Князья, бояры и разные богатыри съезжались к Марграфиие Прекрасной, чтоб ее засватать за себя, но никто не мог выполнить ее задания. Вот она услыхала от Самойлы, что он разбил этот столб. Тогда Марграфиня сказала Самойле:
— Завтра будет другой столб, попробуешь его разбивать.
Самойло уехал на квартиру, отпустил своего доброго коня в чистое поле — широкое раздолье:
— Пей воду ключевую и ешь траву шелковую!
Сам переночевал. Наутро встает, выходит на двор, свистнул молодецким посвистом, крикнул молодецким голосом:
— Сивка-бурка, вещая каурка, будь на пари готов!
Сивка-бурка прибежал, как вкопанный, стал. Стал его Самойло оседлывать. Поднички на поднички, сверх того черкасское седельце, двенадцать подпруг. Подпруги — шелк шематинский, шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязи не ржавеет. Берет он свою палку, садится на своего доброго коня и выезжает в чистое поле — широкое раздолье. Наезжает на тот самый столб, который был двадцать сажен вышины, двадцать сажен толщины. Набежал Самойло на столб и ударил так, что он разбился на мелкие дребезги. Бежит — только земля дрожит, у копя из ушей пламя пышет, из ноздрей дым столбом идет. Где кривые избы — сваливаются, где худые ночи — падают. Прибегает он в город к Марграфине Прекрасной, просит, чтобы доложили ей. Вскоре она выходит, увидела Самойлу Кузнецова и спрашивает его:
— Ну как, молодец, спробовал ты этот столб?
— Да, я его разбил, — отвечает Самойло Кузнецов.
— Так вот, молодец, завтра тебе придется еще выехать, испытать тебе третий столб. Тогда я с тобой буду говорить по-другому: быть тебе у меня в прислугах или нет.
Самойло повернул своего доброго коня и поехал на свою квартиру, отпустил своего доброго копя в чистое поле — широкое раздолье.
— Пей воду ключевую, ешь траву шелковую!
А сам лег спать. Наутро встает, выходит на двор, свистнул молодецким посвистом, крикнул молодецким голосом:
— Сивка-бурка, будь на пари готов!
Сивка прибежал, как вкопанный, стал. Стал он его седлать. Поднички на поднички, сверх того черкасское седельце, двенадцать подпруг — шелк шематинский, шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязи не ржавеет.