Русская классика раз за разом предпринимает подходы к европейскому романтическому метасюжету и раз за разом терпит великую неудачу. Русский роман оказывается историей об отвергнутом адюльтере, несостоявшемся адюльтере, самоубийственном адюльтере – будь то «Гроза» Островского или «Анна Каренина». Роман Толстого оказывается шедевром русско-европейского литературного синтеза – безупречно исполненная в традициях европейского романа история адюльтера, и безупречно же воспроизведенный русский сценарий – адюльтер оказывается бессмысленным и самоубийственным, он не проявляет, а угашает личность героини. Если Эмма Бовари у Флобера запутывается во внешних обстоятельствах сопровождающих её поступок и гибнет из-за них, то толстовскую Анну убивает именно самоисчерпание, нравственный тупик её положения, рядом с которым торжествует гармоничная семья Левиных.
Лишь разрыв с традиционной русской культурой после революции открывает дорогу настоящим романам с европейским метасюжетом: «Тихий Дон», «Мастер и Маргарита», «Доктор Живаго» – во всех этих случаях писателю удается освободиться от Татьяны Лариной. Но не совсем. Аксинья гибнет от пули. Лару уносит к гибели водоворот гражданской войны. Маргарите и Мастеру находится лишь одно место – в тихом и тенистом уголке ада.
Но насколько устойчив даже этот зигзаг? Первое же обращение к традиции произошедшее в прозе деревенщиков восстанавливает почти летописное и житийное целомудрие. Настоящий маленький шедевр этого возвращения – «Уроки французского» Валентина Распутина, настоящая «анти-Лолита», история любви ученика и учительницы в которой нет и немыслима никакая «романтика». Поэтому говорить о том, что со всемирной сексуальной революцией русский метасюжет отошел в прошлое, окончательно уступив место западноевропейскому, я бы не торопился.
Соотношение Западной и Русской цивилизаций – двух цивилизаций античного корня может быть передано через отсылку к двум классическим эпосам. Западная цивилизация – это цивилизация «Илиады», истории о неверной Елене, нанесенном оскорблении и разразившейся из-за нее кровавой и героической войне. Русская цивилизация – это цивилизация «Одиссеи», история о перемещении, трудном пути домой и женской верности, воплощенной в фигуре Пенелопы, отвергшей все искушения и дождавшейся мужа.
Раздел III
Особая миссия русского народа
Те, кто еще не так давно заявлял о «конце истории», связанном именно с геополитическим крахом России, переживают, должно быть, сильное удивление. Не только история возобновилась, но и Россия возвращается в ней на своё законное место.
Но гораздо важнее внешнего аспекта этой русской геополитической реставрации – восстановление нашего собственного национального и цивилизационного самосознания. В течение столетия оно было задавлено совместным гнетом большевистского интернационализма по формуле «только советская нация будет и только советской расы люди» и советски-либерального национального нигилизма, утверждавшего историческую неполноценность русского народа, его вторичность по сравнению с «прогрессивными» нациями. Советская часть этой доктрины утверждала, что лишь в октябре 1917 русские обрели свою всемирно-историческую роль, состоящую в том, чтобы в процессе мировой революции самоупраздниться. Либеральная же часть так и вовсе навязывала нам представление о движении от ничтожества царских времен к ничтожеству большевизма.
Эта борьба либерального и советского нанайских мальчиков привела нашу национальную гордость к чудовищному положению, когда одни атаковали вообще любые исторические достижения русского народа, а другие, чтобы определенное достоинство за нами сохранить, соглашались связывать его прежде всего с советскими успехами или тем историческим наследием, которое разрешила в сильно убогом и усеченном виде иметь нам советская власть. И чтобы иметь свое национальное достоинство, нам приходилось непрерывно заниматься советской апологетикой, взявшей в заложники и победу над Гитлером, и космические достижения. Мол, ну никак не победить нам было фюрера и его вермахт без раскулачивания и расстрела царских офицеров. Мол, не бей чекисты С.П. Королева в тюрьме, то, видимо, и Гагарин бы на орбите не оказался.
Такого рода «национальная гордость» лишь немногим была лучше её отсутствия, поскольку Россия в этом разрезе воспринималась как страна убожества, нераскрытых талантов, тотальной исторической неудачи, исправленной лишь большевистскими докторами. Давалась подсознательная установка на то, что русский человек может быть успешен лишь тогда, когда действует вопреки своему цивилизационному устроению и своей национальной природе. «Путь к успеху для русских лежит через отрицание русского», – так говорили и западники, и большевики, и нынешние либералы.