Русские отряды на Французском и Македонском фронтах. 1916–1918. Воспоминания

Препровождая копии этих приказов стоявшему тогда во главе русской армии генералу Алексееву, генерал Нивель уведомил, что он был бы счастлив, если бы о доблестном поведении бригад было доведено до сведения русских армий[36].

Генерал Алексеев исполнил желание генерала Нивеля, отдав соответствующий приказ, в котором говорит: «Я счастлив объявить русской армии о подвигах наших братьев, сражающихся на полях далекой Франции бок о бок с нашими славными союзниками против общего врага за право, свободу и светлое будущее народов»[37].

Глава VIII Потери французской армии в апрельской операции. – Последствия отмены этой операции. – Влияние этой отмены, в связи с революцией в России, на моральное настроение русских войск. – Отозвание русских бригад. – Вопрос об репатриации русских войск. – Печальные события в лагере «La Courtine»

Потери французской армии с 16 по 25 апреля определяются кругло в сто восемнадцать тысяч человек, но в первое время никто не знал действительного размера их, и о количестве раненых и убитых ходили фантастически преувеличенные слухи. Они не только волновали общественное мнение, но, под влиянием усиленной пасифистической пропаганды, одновременно с постигшей наступление неудачей, вызвали чувства озлобления и разочарования в самой армии. Особенно много говорили о крупных потерях VII корпуса, в сотаве которого, как нам уже известно, находились обе русские бригады. Ходили слухи о том, что корпус этот потерял половину своего состава.

Мрачное настроение более всего сгустилось в тылу 5-й и 6-й армий. В госпиталях шли усиленные пересуды. Обвиняли командный состав в неумелом руководстве. «Нас вели на бойню», – так резюмировали раненые те приказания, которые отдавались войскам к исполнению.

Говорили о том, что через Шато-Тьери прошел воинский поезд, на вагонах которого, переполненных людьми, были написаны мелом жесткие слова: «A la Boucherie». И рядом с ними, словно для отравы малодушных: «Vive la paix».

На четвертом году невиданной борьбы слова эти звучали совсем по-другому, чем в начале войны: утомление войной сказывалось повсюду, не в одной только России. Еще 28 февраля 17-го года новый главнокомандующий французской армией генерал Нивель жаловался военному министру на то, что работа пасифистов, среди которых, вероятно, было немало неприятельских эмиссаров, начинает давать свои плоды и, во всяком случае, пробретает опасный характер.

Факты наличия пасифистской пропаганды проявлялись, действительно, все ярче. Настоящая волна пасифистических брошюр, газет и листовок уже давно заливала французскую армию. Отпускные, находясь у себя дома, нередко присутствовали и принимали участие в разного рода собраниях, где велась пропаганда в пользу заключения мира; по возвращении в свои части эти люди оставались в сношениях и в переписке с вожаками течения, представлявшего крайние опасности для морали народа и армии. Особенно страстная агитация в пользу мира шла в поездах, на железнодорожных станциях и в рабочих кругах. Говорили в пользу забастовок на заводах, работавших на оборону; велась кампания и против обработки в стране земельных участков…

Все это в глазах французских военноначальников приобретало опасный характер. Особенно после широко задуманной и неудачно сложившейся операции. И действительно, с прекращением апрельского наступления на реке Эн мораль французской армии подверглась тяжкому испытанию. Обнаружившиеся разногласия на верхах армии не могли остаться незамеченными; они спустились вниз, где приобрели весьма резкую форму, по мере проникновения их в менее стойкие и мало выдержанные слои людей. Усиленной критике подверглись действия начальников, и против них стало складываться недовольство, a кое-где и открытый ропот. Говорили о неумелой организации снабжения армии боевыми припасами… Эпитеты «мясник», «живодер» раздавались направо и налево.

Дело обострилось настолько, что в конце мая возникло даже несколько открытых отказов от выступления на позиции. Делались попытки передачи власти, в некоторых частях войск, минуя прямых начальников, в руки выборных офицеров и простых солдат. Говорилось о необходимости идти на Париж, где все, якобы, готово для революционного взрыва.

Слухи эти особенно обострились под впечатлением печального уличного инцидента в столице 4 июня, имевшего место на бульваре Berthier, во время которого аннамитские стрелки открыли огонь по толпе. В результате стрельбы были жертвы, и это обстоятельство дало повод утверждать, что Париж отдан в руки «черных».