Русские отцы Америки

17 ноября 1911 года в электротехнической аудитории Киевского политеха, он выступает с докладом на тему «Причины авиационных катастроф и возможности их устранения». Он подробнейшим образом разобрал всю появившуюся к тому времени хронику катастроф, из которой следовали печальные выводы. Успехи авиации окупаются недопустимыми жертвами. Если в 1908 году погиб только один человек, то в 1909 было уже три катастрофы, в 1910 количество роковых происшествий в воздухе выросло до тридцати, а в 1911 году число их стремительно рванулось к сотне. В том же году, высчитал он, каждые пятьдесят тысяч налётанных километров стоили одной человеческой жизни. Причём, жизни смелой, посвящённой прекрасной цели. Терпеть эти жертвы и впредь было бы недопустимо. И вот вывод, который сделал Сикорского революционером в мировом воздухоплавании. Слово «революционер» будет претить Сикорскому во всю оставшуюся жизнь. Но тут я хочу сделать поправку. Понятию революция в русском языке соответствует слово «поворот», «переворот». Теперь мы знаем, что скорый и непродуманный поворот к новому, например, в вековом укладе народной жизни всегда катастрофа. Тем более что человеку вряд ли свойственно действительное понимание того, что хорошо для человечества, и что не очень. Если вам покажется не убедительным это моё утверждение, то послушайте ещё раз Фёдора Достоевского. В одном месте своих «Записок из подполья» Достоевский с весёлою и мудрой усмешкой, называя дальнейшие свои рассуждения «болтовнёй», обращается к лучшим благонамеренным умам, провозгласившим, как кажется, бесспорные и непробиваемые истины. Человек должен быть счастлив, сыт, чист наружно и внутри, безмятежен, у него должны быть в наличии такие, например, козыри демократии как свобода, равенство, благоденствие. Да кто же не мечтал об этом? А дальше? Это Достоевский спрашивает. Вот построили вы этот рай земной. Железной рукой затащили человека туда. Да не станет ли он через неделю биться головой о стены, отгородившие его от прежней неразумной, тяжёлой и гадкой жизни?

Издавна люди ищут законы, которые управляют природой. Есть тут большие успехи. Особенно острые и проникновенные умы догадались о всеобщих законах, действующих на всём пространстве доступного для понимания материального мира. Подкинув камень, мы можем точно предугадать, как он будет вести себя в соответствии с теми законами. Для человека же таких расчётов не существует. Есть в человеке такая штучка, которую Достоевский определил в этой своей «болтовне», как «самостоятельное хотение». После того, как я прочитал «Записки из подполья», я не могу, например, смеяться над такой вот, безусловно ироничной бездонной фразой Кузьмы Пруткова: «Хочешь быть счастливым, будь им». Свободная воля человека действует мимо привычной выдуманной логики. Захочет человек быть счастливым, может быть и станет счастливым. Захочет страдать, и это ему не запретишь. Нельзя человеку желать горя, но и счастья ему не желайте с убийственной настойчивостью. «И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? Человеку надо – одного только самостоятельного хотения, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела». И главное, как вы можете вести куда-нибудь человечество, если не знаете точно, что ему нужно. Большой это грех, распоряжаться человеческими судьбами, не выходя из рамок собственной ограниченности. Не потому ли досужие придумки о счастье обошлись человечеству такой большой кровью. Вот первый великий и всеобщий закон Достоевского о человеке: «Своё собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы и самый дикий каприз, своя фантазия, раздражённая хотя бы даже до сумасшествия, – вот это-то всё и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к чёрту». Вот таков первый всемирный закон тяготения человека к воле творить собственную судьбу и самому распоряжаться ею. По собственному хотению и разумению. Может все эти социальные теории, вся социальная практика ни к чему пока не привели только потому, что этот всемирный закон Достоевского никак не учитывался в них?

Но научный и технический поворот служит только на пользу. Возможно, такой поворот не сделает человека счастливым, но облегчить ему жизнь он в состоянии. Так что в этом смысле я нисколько не обижу памяти о Сикорском, если назову его, вслед за многими, революционером, сыгравшим значительную роль в ускорении и совершенствовании земной цивилизации.