Русские суеверия

«Поселившись» на кладбище, пребывая в раю либо в аду, умершие сохраняют людское обличье. Одновременно они растворяются в природном универсуме: мир покойников «составляет часть того, что мы называем природой» 〈Леви-Брюль, 1937〉. «Разнообразие растительного царства», которое окружает крестьянина, укоренено, по его убеждению, в земле «и от земли получает свое бытие». «Произошедшим из земли» и в землю возвращающимся он считает и себя самого 〈Соболев, 1913〉. Истлевшее тело – «земляной прах»; пятна на лице умирающего – «проступающая земля», зовущая его к себе.

Умершие изменяются «согласно с изменениями самой природы». Первую оттепель крестьяне некоторых районов России называли «вздохом родителей» (предков, покойных родственников). О наступлении холодов говорили: «Зима установится – родители спать уложатся».

«Таинственное существование умерших» тесно связано с повседневными заботами живых. «Всякая связь, завязавшаяся при жизни, всякие обстоятельства, всякие отношения сохраняют силу и после смерти одной из сторон» 〈Карнаухова, 1928〉. «Даже в христианстве верили, что умершие, как святые, ушедши из этого мира, могут помогать оставшимся живым своими молитвами перед Богом» 〈Соболев, 1913〉.

Отношение к покойным «родителям» сочетает любовь, благоговение и боязнь. «На Пасхе и городские, и деревенские жители ходят на кладбище христосоваться с усопшими, кладут на могилу яйца по числу погребенных в ней и говорят: „Христос воскресе! Вот вам яичко, чтобы не трудиться ходить за ним к нам!“ Если кто начинает бранить умершего, другие останавливают его такими словами: „Про мертвого худо много говорить, смотри, чтобы он не пришатился когда-нибудь к тебе!“ 〈…〉 При таком взгляде на загробную жизнь поминовение усопших в понятиях народа имеет не совсем тот смысл, какой дает ему церковь. Поминают покойника потому, что иначе он может выйти из могилы, смутить и напугать своим явлением живых, да и входить в сношения с мертвецом для живых опасно…» (казан.) 〈Колосов, 1859〉.

Покойник предвещает или воплощает несчастье, способен «увести за собой», сгубить. Вместе с умершим в дом входит смерть, уничтожающая все живое, поэтому во время похорон стремились нейтрализовать угрожающие и «мертвящие» влияния. Глаза покойника закрывали, «чтобы не умер еще кто-нибудь из семьи» (костр. и др.); доски для гроба стругали «от себя», смертное одеяние шили с изнанки, не делая узлов («иначе умерший придет за кем-нибудь из семьи») (курск. и др.) (откуда и поговорка о скверной портнихе: «Сшила словно на покойника»). Чтобы не было второго умершего, завешивали зеркала (сибир. и др.). Не выметали сора из избы, «чтобы не вымести еще чью-нибудь душу» (курск.).

Выносили покойника из избы ногами вперед, «чтобы он не имел возможности, когда его похоронят, вернуться назад» (сибир. и др.).

После выноса умершего «в избе должен кто-нибудь из семьи остаться (хоть старик какой-нибудь). Иначе выйдут все – может скоро, по поверью, вымереть вся семья» (перм.) (это краткий и неполный перечень поверий, обычаев такого рода).

«Беспокойны», вызывают тревогу и нуждаются в поминовении почти все недавно скончавшиеся и еще «не определившиеся к месту» люди. Первые сорок дней после смерти – особый, переходный и определяющий период в «посмертном бытии» человека.

Понятия о посмертном сорокадневье неодноплановы: умерший незримо пребывает возле родного дома; его водят (носят) «по своим местам» ангелы либо черти. Традиционно выделяют третий, девятый, сороковой дни. «Первый день по выходе из тела душа остается при покойнике; на второй день ходит по святым местам… 〈…〉…на третий день она идет к Богу: тут окончательно решается ее участь» (до сорокового дня душа живет на земле, больше около церкви и около дома) (Новг., Череп.).

Душа до погребения пребывает возле тела, потом отлетает на небо, в ад или в рай (Новг., Белоз.). «Душу до сорокового дня водят по тем местам, где бывал человек»; «все дела его видны» (волог.).

«В это время душе спасение нужно, поэтому умерший часто снится, чтобы его поминали, за упокой души молились» (томск.) 〈Бардина, 1992〉.

Душу сопровождает ангел или бес, черт; «ангелы и демоны» (Новг., Белоз.); ее пытаются «уловить сетями» черти.

«А к сорока дням у нас стих поют. Душа тридцать девять ступенечков прошла, на сороковой застряла. Душ идет, плач стоит. Ее, значит, ловят сетями, всем, и не пропускают. Она: „Миленькие, пустите, седня праздник мой, на сорок дней иду!“ Нет! Она стоит. Николай-угодник снял ее, снял только не с сороковой ступеньки: „Не могу, проси Господа Бога!“ Ну, она вроде молится, душа-то, трепещется, колышется. Перепугалась чертей. Черти схватили ее, одели в сети и не пропускают ее. „Иди, беги скорей, – Бог сказал, – только вот на свой праздник“. А потом к чему определен ты, к тому придешь. Придешь – тебя определят к жизни: в рай пойдешь, в ад ли» (Южный Урал).