Русские суеверия

Разгул всеведущей нечисти во время больших христианских праздников – это и «бесовские игрища», предшествующие торжеству света, и глобальные празднества всех сил и существ, населяющих мир (безотносительно к их «христианскому» или «языческому» происхождению). Неоднозначное отношение к силам тьмы отразилось в практике гаданий. Гадание «с участием» черта, нечистого, лешего считали верным, хотя опасным и греховным. Его сопровождали рядом охранительных действий (очерчиванием и расчерчиванием, «зачуркиванием» и пр.). «На кресты (перекресток) ходили, ложились вверх лицом (полагалось так). Кругом обойдешь, в левую сторону. Уж это гадание не Бог показывает, а черт. И слышится кому что случится» (новг.). Гадают в полночь, когда нечистый «особенно деятельно хозяйничает на земле». Очерчиваются против солнца («не по-Божьи»), расчерчиваются по солнцу («по-Божьи») (сургут.) 〈Неклепаев, 1903〉]

Нечистая сила старается залучить к себе гадающего, оказавшегося на границе ее владений, мира иного. Для этого она использует малейшую оплошность людей.

«А то три человека [слушать ходят всегда нечетным числом] слушали в овине, подостлали коровью шкуру, чтобы теплее сидеть было. Да оплошали, конец хвоста попал за черту, пришел Святке [дух, существующий только во время Святок], схватил за хвост и давай волочить по овину, и утром нашли их всех мертвыми» (олон.).

От Святке (как и от прочих нечистых духов) оберегало строгое соблюдение всех правил гадания (в частности, правил магического очерчивания и расчерчивания), а также различные уловки.

«Вздумали однажды семь девиц намочить в проруби по лучинке, чтобы, положивши их себе под голову, увидеть ночью богосуженого, а на голову надели горшки. Пришел ночью Святке, рванет голову и бросит, так у всех и перервал, да только ошибся, рвал и разбивал горшки, а не головы» (олон.).

И в XIX, и в XX в. в подобных повествованиях, популярных среди крестьян севера и северо-запада России, фигурируют то леший, то черти, то дьявол.

«Ну вот, девки заветили там на женихов: куда замуж выйдет. И слушать надо уж… Как же, слушали! Придут, такой пешней лед растолкут, рубят. Обчертятце и седут вокруг. Там шесть человек ли, сколько ли – не знаю. Я уж не бывала, от людей слыхала все. Очертятце и седут, сидят слушают: ну, хто куда замуж выйдет, где собачка взлает. У кого, говорят, мимо ног просвистит. Как на оленях едут. [Здесь на оленях ездят.] Просвистит как… Ну, быдто не страшно!

Они уйдут по-вон деревни, в деревне-то не будут смотреть-та. По-вон деревни. Там на росстанях надо гадать: одна росстань туда, друга – туда, щоб одна дорога туды была, а друга – туды. И от на эты росстани седут, и в двенадцать часов ночи – дак куды! Тут нать оторви голова леший [не бояться]!

Так-от, девки испугались-то, прибежали, я дьявол следом бежал. Дак старуха крынки-то им одевала на голову. Дьявол-то по головам бьет, дак, щоб крынки-то, ударит по головы леший-та! А крынка слетит! Ну дак не дослушали, убежали, дак вот так. Прежде было чуди! Теперь ничего нет. Теперь народ-то – хуже дьявола. Самому лешему голову оторвут!» (мурм.).

Неоднократно записывалась на Русском Севере и версия распространенного сюжета о гадании со шкурой, который соотнесен с поверьями и обычаями, охарактеризованными еще в конце XVIII в. «Носят кожу коровью или коневую к проруби и тамо садятся на нее, очертясь кругом от проруби огарком, нарочно для того изготовленным. По времени выходят из проруби водяные черти, взяв кожу, и с тою особою, которая сидит на оной, загадавши, носят мгновенно в дальние расстояния, например в дом будущего жениха и прочая. По окончании же сей работы желают присвоить себе сидящую на коже и с великим стремлением летят к проруби, дабы погрузиться с нею в воду, где успевать должно выговорить при самой проруби: „Чур сего места!“ – чем спасти себя можно, а инако следует неминуемая погибель» 〈Чулков, 1786〉.

Все это позволяет предположить, что возникновение образа нечистого духа с названием Святке – результат переосмысления русской лексики и фольклора карелами Олонецкой губернии.

СИ́НИЙ, СИНЕО́БРАЗНЫЙ, СИНЕ́Ц, СИНЧА́К – нечистый дух; бес, черт.

В памятниках древнерусской литературы упоминается «бес в образе „черного мурина“ [эфиопа], „темнообразного синца“, хотя эфиопов не видывал, наверно, никто из русских того времени» 〈Рязановский, 1915〉.

Синец – «достаточно древнее название беса, и в этом отражена старая семантика слова „синий“ как цветообозначения не только синего, но и черного, вообще темного цвета» 〈Черепанова, 1983〉. В Житии Андрея Юродивого ангел «бел как снег», а черт «синь».

«Сини» и «темнозрачны» бесы в «Повести о бесноватой жене Соломонии». В «Повести о Савве Грудцыне» бесы – «множество юнош крылатых», «лица же их овых сини, овых багряны, иным же яко смола черны» 〈Рязановский, 1915〉.