Русские травести в истории, культуре и повседневности

Вероятно, еще в училище правоведения Киселев познакомился с Борей Каминским, Бобой, позже ставшим близким другом и партнером по сцене. Окончив alma mater в 1915 году, Борис поступил чиновником особых поручений в Министерство земледелия. Служба мертвая, скука страшная. Боба задыхался от бумаг, департамент вскоре бросил и сделался актером-имитатором. После революции рискнул остаться в Петрограде, записался красноармейцем и начал выступать на сцене клуба 10-го Запасного стрелкового полка. Подрабатывал, как Савицкий и Киселев, на вечерах у «аристократов», которые называли его Француженкой за умение элегантно, с дамским шиком приодеться и хорошее знание французского языка.

Еще одной петроградской травести-звездой был Федор Полуянов. Родился в 1893 году в семье разночинцев, во время Первой мировой жил с матерью в Петрограде, по вечерам выступал в женских нарядах в синематографах и кабаре. Почти каждый вечер он навещал своего близкого друга, Никиту Горбачева, снимавшего комнату в квартире Михаила Бычкова, того самого Мамули. Известный ценитель эфебов, Мамуля сразу заприметил прекрасно сложенного балетного молодого человека и похвалил его танцевальные способности, которые Полуянов без стеснения демонстрировал и жильцу, и чувствительному рантье.

По особым взглядам, которыми Федор и Никита украдкой обменивались, по нежному их обращению, шуточкам и манерным ужимкам Бычков догадался, что постояльцы не просто близкие друзья, но вида не показывал и в отношения не вмешивался. Любовная идиллия была короткой: в конце 1916 года Горбачева забрали на фронт, и вскоре он погиб. В холостяцкой комнатке остался осиротелый архив: фотографии, десяток писем и проникновенные дневники, которые Бычков внимательно изучил. Большая их часть была посвящена Феде Полуянову и глубоким, сердечным чувствам, которые Горбачев испытывал, но не мог выразить, доверяя лишь дневнику. Михаил Павлович показал его Полуянову и предложил поговорить по душам. Хрупкий танцовщик расплакался. Рассказал, как на самом деле любил Горбачева, но не мог быть с ним рядом, обстоятельства были сильнее… С того грустного вечера Бычков и Полуянов сдружились. Михаил Павлович превратился в лорда-протектора молодого артиста, сводил с нужными людьми, помогал с ангажементом. Иногда приглашал к себе на литературные журфиксы и музыкальные понедельники. Через Полуянова Мамуля познакомился с Киселевым и Савицким. Травести-трио стало гвоздем программы в Зоологическом переулке, их слаженным, изящным, остроумным номерам рукоплескал весь голубой «аристократический» бомонд.

Революция почти никак не повлияла на ритм жизни бычковского салона: в Зоологический переулок все еще приходили инакочувствующие, часто бывал Полуянов – станцевать что-нибудь или просто выпить чаю, выговориться. В 1918–1919 годах он устроился артистом Культпросвета 2-го Запасного инженерного батальона, в котором числились Савицкий и Киселев. В середине двадцатых перешел в театр «Кривое зеркало», стал хорошо известен петроградской публике комическими миниатюрами и отныне официально числился в труппе «мастером хореографической пародии». Выступал обычно под своим именем, псевдонимом Икар-2 пользовался, лишь когда изображал (очень удачно) упорхнувших на Запад русских балерин. Именем этим он делал изящный реверанс Икару, травести-актеру Николаю Барабанову, унесшемуся вслед за муслиновыми этуалями прочь из советской республики.

Федор продолжал развлекать петроградских «аристократов» на частных вечерах, оттачивал сценическое мастерство, проверял на просвещенной вежливой публике свежие шутки и показывал кое-что посмелее, исключительно для своих, понимающих зрителей. В этих дружеских компаниях он выступал под псевдонимом Фи-фи.

Среди первых «красных» травести были и выходцы из низов, которые, впрочем, знали толк в искусствах, грациозно танцевали и заливались девичьими трелями не хуже дворянских отпрысков. Романсы удавались Григорию Васильеву, бойцу 10-го батальона артиллерии воздушной обороны Петрограда. Он умел носить платья, хорошо имитировал женские голоса, за что получил прозвище Вяльцева. Георгий Халоппанен, тридцатичетырехлетний женатый снабженец, не пел. Он просто рядился в женщин, иногда являлся в бархатном драматично красном платье из пушкинских времен и странном яростно рыжем парике. Георгий все время раскрывал затертый лорнетик и оглядывал понравившихся гостей. Выглядело это комично, и гости, хохоча, выскальзывали из поля зрения «пиковой дамы».

Владимир Конверский, 1886 года рождения, любил сладкое в широком смысле слова. До войны был судим «за воровство и спекуляцию кондитерскими изделиями». Пристрастился не только к тортам и птифурам, но и к женским шляпкам-корзиночкам, вкусно хрустящим шелкам, бусам-леденцам и платьям нежно-сливочного оттенка. Он всей душой полюбил кондитерскую моду Прекрасной эпохи и быстро научился ее носить. Во время Первой мировой выступал в платьях, исполнял жгучие цыганские романсы. После революции продолжал успешную концертно-кондитерскую деятельность под говорящим именем Валентина Сладкая.