Русские травести в истории, культуре и повседневности

Всем, кто в студенческие годы изучал искусство, памятна картина Антона Лосенко «Владимир и Рогнеда» – среди пилястр и бутафорной свиты щеголеватый князь признается в любви полоцкой княжне. Ею изрядно мучали в Академии художеств на факультете истории искусств. Ее нужно было знать наизусть, до мельчайших глуповатых деталей. Профессора называли это полотно важнейшим, базовым и даже прорывным, имея в виду необычный для отечественного искусства сюжет, выловленный из самых недр древнерусской истории. Преподаватели увлеченно описывали передний и дальний планы, колорит, стиль, символы, смысл композиции. Они стеснительно умалчивали об одном: художник Лосенко писал обморочную Рогнеду с мужчины, актера Ивана Дмитревского.

А. Лосенко

Владимир и Рогнеда. 1770 г. Холст, масло

© Русский музей, Санкт-Петербург, 2021 г.

Его настоящая фамилия неблагозвучна – Нарыков. Родился в 1736 году в Ярославле в семье местного дьячка. Учился, как положено, в семинарии и, как следует из его биографий, уже в юные годы проявлял особую тягу к поэзии, одарен был гениальной памятью и выказывал беспримерные знания в литературе. Когда Федор Волков набирал себе в труппу смышленых молодцов, одним из них стал Нарыков. В июне 1750 года в каменном амбаре своего отчима, купца Полушкина, Волков дал первое представление – драму Расина «Эсфирь». В первый свой вечер Эсфирь блистала и костюмом, и талантом, и пронзительными живыми глазами. Она заставила зал сопереживать своим несчастиям, хмельная публика цокала, сопела и присвистывала, не умея иначе выразить восторги. Дали занавес, партер одобрительно загудел, потребовал на сцену актеров. На поклон вышла и волоокая Эсфирь в сером армяке и с длинной золотистой косицей – актер Нарыков не успел снять парик. Так зрители узнали, что ветхозаветную самоотверженную царицу сыграл дьяконов сын Иван, ярославский семинарист четырнадцати лет от роду.

У Волкова вскоре появились влиятельные покровители. Василий Майков, гвардеец и поэт, отдал под театр свой ярославский дом, воевода Мусин-Пушкин покупал реквизит, декорации, ткани. Неизбалованный народ валом валил на представления. Волков ставил драмы и комедии. Самыми успешными были «Хорев», «Титово милосердие», «Евдоксия венчанная». На главные женские роли назначали Ивана Нарыкова. Голос юноши все еще был тонок, лицо гладко, фигура по-девичьи хрупка. Он стал любимцем публики. Долго прозябать в Ярославле волковскому театру не пришлось. Когда слухи о необычайном прожекте донеслись до Петербурга и Елизавета вытребовала смышленых ярославцев к себе, труппу втайне перевезли в Царское Село – подготовить представление.

Для важного столичного дебюта выбрали трагедию Сумарокова «Хорев», которой десятки раз рукоплескала публика в Ярославле. Федор Волков предстал в образе Кия. Главную героиню, княжну Оснельду, поручили сыграть Нарыкову. Елизавета Петровна вникала во все детали – от реквизита до сценария. Она даже распорядилась выдать артистам, исполнявшим женские роли, несколько платьев из собственного богатейшего гардероба. Ведь это была не просто премьера – к ним балованные вельможи привыкли, даже позевывали украдкой, нетерпеливо ожидая занавеса, – это был ее сюрприз. И он должен был получиться без помарок с первой же попытки. Знавшая толк в пропаганде, Елизавета мечтала доказать двору и миру, что русские актеры играют не хуже, а может, и лучше итальянцев, что настало время утереть нос европейцам, как это не раз делал ее отец, Петр Великий.

Узнав от Волкова, что Оснельдой будет Нарыков, императрица вытребовала его к себе в покои. И в эти несколько часов перед премьерой, которые робкий мальчик провел наедине с требовательной Елизаветой Петровной, родился один галантный миф.

Дождавшись юношу, царица бесцеремонно его осмотрела: Оснельда – княжеского рода, негоже ей расхаживать по сцене в залатанной бедности. Жестом, не терпящим возражений, Елизавета сдернула с бледного, дрожащего актера куцее рубище. Так он стоял, полуобнаженный и пристыженный, пока слуги выносили, одно за другим, шуршащие богатые платья. Императрица выбрала одно, не слишком новое и как раз по фигурке мальчишки. Камеристки проворно нарядили обомлевшего Нарыкова в царский роброн. Довольная проделанным фокусом, Елизавета усадила его перед зеркалом и начала преображение: сперва пудромант, легкая муслиновая накидка, затем облака приятно пахнувшей пудры, от которой так захотелось чихать, но сдержался от страха, потом румяна и вишневый цвет на губы… Получилась совершеннейшая портретная барышня кисти Вишнякова. И вот финальный аккорд: Елизавета достала из шкатулки блесткую диадему и торжественно водрузила на аккуратный напомаженный парик юноши-княжны. Это был ее подарок – сим жестом она короновала его на царствие в русском театре.