Русские травести в истории, культуре и повседневности

Набросав черты героини, определив завязку и эмоциональные контрапункты, Джон раскручивала свой роман по спирали – от первого взгляда с неизбежной искрой к разгорающейся в ее теле страсти, от любовного признания к неловкому поцелую, от робкого «да» к романическому единению двух душ под покровом всепрощающей мудрой ночи. И после кульминации – разрядка: приятный быт, повседневные заботы, походы в магазины, лечение зубов.

Она легко придумывала главу за главой, одно красивое путешествие следовало за другим. Джон показывала Евгении любимые места – Фолкстон, Ниццу, Флоренцию, Рим, Париж… Париж Джона пах крепким кофе, терпким табаком, духами Coty, утренней свежестью крахмальных сорочек.

В этом романе все было как в книгах о любви: картины райского блаженства сменяли сцены размолвок. Верная Уна, спутница Джона, не желала мириться с присутствием Евгении и не могла оставить писательницу. Слезы, обвинения, крик. Потом вновь страстная ночь с Евгенией, и новые сцены ревности Уны… Рэдклифф Холл надеялась, что у этого романа будет открытый и по возможности счастливый финал. Она представляла его так: Уна останется с ней, будет близким другом, секретарем и спутницей; Евгения тоже останется с ней и будет ее страстью, духом, дыханием, ее творческим крылатым вдохновением. Они как-нибудь поладят втроем. Треугольник – великая теорема чувств, не имеющая решений. Что ж, можно жить, не принимая решений.

Но Уна считала иначе. Она не хотела быть одной из вершин неразрешимого треугольника, устраивала сцены, не давала любовницам уединяться, корила Сулину за нелепые ошибки в неродном ей английском, подчеркивала свое и Джона интеллектуальное превосходство. И одновременно, послушная воле Джона, читала письма Евгении и строчила ответ под диктовку писателя. Если Уна была в этом треугольнике демоном, то Джон, бесспорно, инквизитором.

Сулина исправно отвечала, но сохранилось лишь одно ее послание, остальные, вероятно, уничтожила Уна. Вместе с ними исчезли и фотографии Евгении, которые Джон нежно хранила и часто упоминала в своих письмах. В российских государственных архивах я также не смогла отыскать ее фотокарточек.

Поступив так жестоко, Трубридж лишила Евгению голоса, а в своей книге «Жизнь и смерть Рэдклифф Холл», вышедшей в 1961 году, отказала ей в интеллекте, превратив в случайную пассию писательницы. Сулина, по словам Уны, ничего не смыслила в искусстве, не интересовалась романами Джона, не знала имен главных героев. Впрочем, документы русского периода жизни Евгении говорят о другом: она получила прекрасное образование в институте благородных девиц, успевала по всем предметам, интересовалась поэзией и живописью, словом, была классической петербургской смолянкой. Рэдклифф Холл, бесспорно, ценила ее способности, но Трубридж уничтожила всё, что могло бы это доказать.

Уна, обожавшая писательницу, рассудила верно: Евгения не сможет посвятить свою жизнь женщине. Русской казачке мешали семейные традиции, личный консерватизм, возможно, желание иметь полноценную семью, детей… А Уна для Джона пожертвовала всем и осталась с ней. Евгения отдалялась. В начале сороковых из-за частых ссор и начала войны они почти не общались, но регулярно обменивались письмами. Сулина вышла замуж за русского белоэмигранта Виктора Макарова. С работой было сложнее. Евгения ушла из Американского госпиталя, устроилась на ВВС, но в начале пятидесятых пост потеряла и вынуждена была обратиться к Уне, душеприказчице Рэдклифф Холл, за денежной помощью: перед смертью писатель составила завещание и просила Трубридж ежемесячно выплачивать «ту сумму, которую она сама сочтет нужной». Эта размытая формулировка фактически освободила Уну от обязательств: она то выдавала оскорбительные крохи, то высокомерно отказывала.

В 1956 году у Евгении диагностировали рак, срочно нужны были деньги. Ее супруг обратился к Трубридж и получил яростный отказ, а также письмо от адвоката с предложением «не предпринимать дальнейших попыток шантажа». И ровно тогда же Уна бешено тратила миллионы на свое новое увлечение, певца Николу Росси-Лемени, снимала апартаменты люкс, оплачивала счета, дарила украшения. Сулина поняла, что ждать помощи бессмысленно. Она отступила. Времени оставалось мало. Но кое-что еще можно было сделать в память о странной, мучительной любви к Джону. В бешеном темпе на печатной машинке Евгения набирала письма, которые бережно хранила. Она мечтала их опубликовать при жизни, хватило бы только сил и времени. Но в этой трагичной гонке болезнь победила. В 1958 году Евгении Сулиной не стало. Письма Джона вместе с машинописью были переданы в Техасский университет, в Центр Генри Рэнсома, и частично опубликованы в 1997 году исследовательницей Джоанной Глазго.

Глава 4. На сцене и в кино

КАДЕТЫ-БАРЫШНИ И ЮНОШИ-ЦАРИЦЫ