Русские вопреки Путину

Личный опыт пребывания в комсомоле у большинства тоже примерно одинаковый. В седьмом-восьмом классе вступление, у кого добровольное, у кого — добровольно-принудительное. Заставляли делать какие-то скучные гадости, типа ходить на собрания и стричься коротко. Значок выдавали, но его никто не носил, разве что под большим нажимом. Еще слова — взнос две копейки (как позвонить по телефону-автомату), учетная карточка, райком, выговор, стройотряд, собрание, ленинская комната, портвейн, перепихон. Вроде все.

Это, конечно, взгляд варварский и наверняка неверный. Ну, давайте разбираться.

Итак, комсомол. Днем рождения официально считается первый Всероссийский съезд союзов рабочей и крестьянской молодежи, который прошел 29 октября 1918 года. Тогда была создана организация, именуемая Российский КСМ, РКСМ. Кто был ее настоящим создателем, до сих пор неясно. Указывают на некоего Лазаря Щацкина («из еврейской интеллигенции», с удовольствием добавляют записные шнобелеразоблачители, в данном случае, впрочем, не столь уж неправые) — который, дескать, и придумал идею. В других источниках указываются иные корни — например, англо-американские, скаутские. Честно говоря, черт их разберет.

Интереснее другое: зачем, собственно, советской власти — взрослой и серьезной — понадобилось «организовывать молодежь»? Конечно, желание держать под присмотром все группы населения понятно, понятно и то, что от молодежи красные вожди имели основания ожидать неприятностей: уж они-то знали, насколько податливы русские юноши на всяческий дурной идеализм. Однако эта задача решалась партийным призывом: не было ничего сложного в том, чтобы своевременно впрыскивать в вены партии молодую кровь. Что для выпасания беспартийной и полупартийной молодежи, на то был традиционный набор средств — спорт, военная подготовка, футбольный фанатизм, танцы-шманцы, кружки-секции. В раннем СССР все это было и исправно работало: тот же Осоавиахим, например, был настоящим монстром, как и наследник его ДОСААФ. И тем не менее, к концу «совка» физкультура и спорт превратились, по сути, во что-то полуоппозиционное, с танцами-шманцами организованно боролись, вообще всякое хоть сколько-нибудь осмысленное дело, связанное с молодежью, давилось и укрощалось — а непонятно зачем существующий и чем занимающийся комсомол только жирел и наливался соками. Сейчас нами правят люди, вышедшие из руководящего состава этой организации. Впрочем, почему вышедшие — они, в общем-то, из нее и не выписывались… Но это уже в сторону.

Итак, зачем?

Начнем с имени: nomen est omen. В отличие от множества других советизмов, это слово как-то очень гладко легло в язык, заполнив там какую-то лакуну. Еще лучше слово «комсомолец»: оно очень напоминает слово «богомолец» — почему и прижилось. Получалось, правда, что «комсомолец» — это молящийся какому-то эрьзяцкому идолу, «Комсе». В относительно цивилизованные восьмидесятые появились и другие расшифровки — например, один мой вольнодумный знакомый, знавший немного английский, озвучивал аббревиатуру ВЛКСМ как Welcome, SM [48]. Но это была уже экзотика, игра словами — а вот родная «Комса», которой молились, это было корневое.

Намеченная здесь связь с религиозной тематикой отнюдь не случайна. На заре соввласти комсомол — или просто «комса», это слово помнил еще мой дед — был чем-то вроде радикальной секты. Туда уходили, отрекаясь от Бога и родителей, в самом буквальном смысле. Причины отречения были разные — от тупой податливости на замануху и вплоть до светлых побуждений в стиле «я маленький Ванюша, я очень добрый весь, мне хоцца всему миру пользительность принесть». Так или иначе, от комсомольца требовалось предательство: предательство как своего народа, своих предков, своих родителей, и обязательно веры их — условием вступления в красные ячейки был прежде всего жесткий атеизм, подтверждаемый делом. Точнее, безбожие, в прямом смысле слова — понимаемое как «борьба с религиозными предрассудками». Комсомольцы были без креста — это было conditio sine qua non.

Сейчас нам не вполне понятно, почему такое значение придавалось именно атеизму. Мы привыкли считать религию частным делом. Однако в тогдашних условиях, когда бытовая нравственность и социальные связи были жестко завязаны на веру в Бога, атеизм был восстанием не столько против неба, сколько против вполне земных вещей — прежде всего установившихся порядков, того соединения иерархии и солидарности, которое держало русский мир. Этот мир большевикам нужно было уничтожить, причем не извне, а изнутри — разрушив самые основания.

Поэтому первой жертвой комсы было русское православие — а точнее, благочестие, то бишь, попросту, народная нравственность, основанная на почитании «образа Божьего в человеке».