Русские вопреки Путину

К чему я все это рассказываю? К тому, чтобы проиллюстрировать простую мысль: «говорение гадостей» является вполне объективным явлением, поддающимся независимой экспертизе и значимым даже с точки зрения судебной практики.

За пределами же зала суда все еще интереснее. Существуют такие широкоизвестные психологические практики, как «подомогать», «подергать за нервы», «довести до истерики», «обосрать, чтобы обтекал», «довести». На более научном языке это называется «психологическая пытка», «снижение самооценки», «деформация психики» и проч. Опять же, человека, подвергшегося чему-то подобному, более-менее грамотный психолог распознает довольно быстро. Здесь, конечно, куда сложнее что-либо подшить к делу. Но экспертиза тоже не составляет особого труда: даже школьный учитель почему-то разгоняет стайку подростков, которые стоят и критикуют какого-нибудь бедолагу. Потому что он прекрасно знает, что это за критика такая, и какую цель преследует это «выявление недостатков личности».

Я утверждаю, что русские люди подвергаются беспрецедентному психологическому давлению, имеющему цель понизить их самооценку (практически до нуля), уничтожить их волю к жизни, привить им виктимность, загнать в роль вечно виноватой жертвы, привить им ненависть к себе и особенно к другим русским и так далее.

Я принимаю, что сознательное участие в подобной деятельности есть критерий принадлежности к Неруси. Он, разумеется, не единственный. Некоторые не «работают языком», а стреляют в русских из автоматов, или, скажем, подписывают международные договора.

Я полагаю, что установить — в каждом конкретном случае — факт сознательного участия в травле русских возможно, это могут делать независимые эксперты, это можно делать примерно теми же методами, которые применяются в суде при рассмотрении дел, подобных описанным мною выше.

Эти утверждения можно принимать или не принимать. Однако они верифицируемы. Доказать наличие потока клеветы, оскорблений, психологических манипуляций, направленных именно на русских людей, несложно. Достаточно включить телевизор или почитать газеты. Доказать, что весь этот поток идет не впустую, что он эффективен, что это работает, тоже несложно. В частности, я регулярно воспроизвожу «образцы жанра» (те, которые попались под руку) у себя в журнале.

Но, конечно, мне не хотелось бы, чтобы этот важный вопрос не оставался в ведении дилетантов. Не потому, что я считаю себя некомпетентным в этом вопросе (в большинстве случаев не так уж сложно определить, где мы имеем дело с «критикой» или «выражением случайного настроения», а где — с систематической злобной русофобской пропагандой [91]), а потому, что здесь требуется организованность и систематичность.

Есть и примеры. Так, в настоящее время существует международно признанная практика определения «антисемитизма». По большому счету она сводится к тому, что «антисемитизмом» называют то, что квалифицируют как антисемитизм ряд уважаемых еврейских организаций (например, Антидиффамационная лига). Их решения часто надуманы и избыточны, но сам принцип, мне кажется, плодотворен.

Я хотел бы, чтобы подобные институты (нечто вроде Антидиффамационной лиги) существовали и у русских людей, и чтобы их решения оказывали бы хотя бы 1/100 того влияния, которое имеют решения еврейских организаций.

Разумеется, это всего лишь отдаленные мечты: пока что русские (в значительной мере благодаря успехам Неруси) неспособны к защите своего самосознания и психического здоровья. Но желательно, чтобы они хотя бы осознали необходимость такой защиты. «Мы должны понимать, что с нами делают и как».

Михаил Якубов:

Все намерения в юриспруденции — лишь отягчающее обстоятельство преступления. Чтобы намерения шились к делу, необходимо само преступление. Есть всякие приготовления и заговоры, рассматриваемые юридически, но даже для их квалификации во всякой нормальной, неварварской юрисдикции необходимы реальные действия, а не только сказанное в сердцах «я убью тебя, лодочник».

Если вам угодно настаивать на правомочности аналогии, все тот же вопрос переформулируется так — где же перечень тех преступлений?

Константин Крылов:

Неверно. В приведенном мной тексте слово «умышленное» входит в диспозицию. Так, человек, доказавший, что он не имел намерения убить, невиновен в убийстве (хотя он может быть обвинен в другом преступлении — например, «превышении меры необходимой самообороны»). То есть намерение является не «отягчающим обстоятельством», а сутью дела.

Интересно, что та же самая ситуация имеет место даже в тексте Танаха, в тексте заповедей. «Не убий» понимается в очень узком смысле — как умышленное убийство, обладающее к тому же рядом дополнительных свойств, связанных с намерениями: например, «убийство по велению Божьему» таковым не считается. (Вот, например, комментарии к понятию «неумышленного убийства». Здесь учитываются очень тонкие оттенки намерений: например, наличие или отсутствие ненависти убийцы к убитому: возможна ситуация, когда ненавидящий убивает неумышленно.)