Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.)

Одна из древнейших повинностей, бытовавших на территории Древней Руси, — полюдье. Источники различают «дань» и «полюдье». По мысли И.Я. Фроянова, полюдье князь собирал с жителей своей земли, это плата за отправление общественно полезных функций.[1217] В древнерусский период полюдье уже кое-где переводилось на деньги. Грамота Ростислава Мстиславича, в которой основывалась епископия в Смоленске, сообщает: «На Копысе полюдья четыре гривны…» Полюдье собирали в Лучине и, по всей видимости, в Прупойске.[1218] Тем не менее в Великое княжество Литовское полюдье перешло в самых архаических формах. «Древнейшие князья творили суд и управу во время личных объездов племен: для выполнения того и другого князь выезжал на полюдье. Эти первобытные способы собирания доходов не сразу исчезли и в литовское время», — писал М.В. Довнар-Запольский.[1219] Полюдье в Великом княжестве — плата, идущий и пользу администрации: его мог собирать сам великий князь или князья удельные, а могли передавать наместнику-державце. В XVI в. полюдье известно в основном в архаических «русских русских», но в предшествующем столетии эта повинность была распространена достаточно широко: ее знали Киевшина, Волынь, Припятье и другие районы русских земель Великого княжества Литовского. Мы можем найти сведения о формах собирания полюдья: «…А если игумен, а любобратя которое осени не поидут к ним полюдовати, ино им за тое привезти к монастырю кораман меду и тые подарки».[1220] В 1509 г. Старец и вся волость Бчицкая докладывали королю Сигизмунду, что «здавна, коли бывало наместник Мозырский приедет в году на полюдье свое и они на него сычивали носатку меду, а по лисицы даивали с каждого дыму».[1221] Характерны в этом смысле и свидетельства касательно Ратненского староства на Волыни, которое сохранило очень архаические черты.[1222]

С течением времени обычай полюдованья вывелся, так как он сопровождался массой злоупотреблений. По люстрации 1552 г., та же Бчицкая волость платит уже полюдье взамен «полюдования», т. е. непосредственного объезда волости.[1223] Это уже второй этап в развитии данного сбора. Первая ступень — личный объезд земли, и сбор полюдья князем заменяется объездом помощника князя.[1224] Затем полюдье теряет свой прежний характер неустойчивого сбора, фиксируется в определенном размере и приобретает характер постоянного определенного сбора с волости. При превращении полюдья в постоянно строгий определенный сбор появляется сопутствующий ему сбор-«въезд». Благодаря выделению въезда получается два сбора, возникающих на одной основе и тесно связанных между собой.[1225] Так, могилевский державца получал «узъезду своего пятьдесят коп грошей, а полюдованья, коли у волость не поедет, 50 же коп…».[1226] Все-таки главная ступень в эволюции такого сбора, как полюдье, — переход его в ведение крупных землевладельцев. Не всегда можно определить время перехода полюдья в руки частных владельцев. Иной раз эта повинность «вынималась» на господаря. Так, в «отказной» Сенька Романовича Пустынскому монастырю находим: «…тыи мне люди даивали померное, а на господаря полюдье».[1227] По мере развития крупного иммунизированного землевладения эта повинность отходила на задний план, а фольварочно-барщинная система ее уничтожила.

Весьма похожей были судьба «стации», непосредственно связанной с полюдьем и въездом. Правда, само название этой повинности появляется лишь в изучаемый период, но этимологически оно могло восходить к слову «стан». В одном весьма древнем документе понятия «стация» и «полюдье» выступают как идентичные.[1228] Вполне возможно, что здесь зафиксирована определенная дифференциация древних повинностей: если полюдье передавалось постепенно наместникам, то стацию великий князь оставлял «на себя» до позднейших времен. Значение ее было более велико в ранний период. В это время великие князья гораздо чаще передвигались по стране, и во время передвижения князь получал содержание. Этот побор носил сугубо натуральный характер. Великие князья при передаче волостей могли слагать с населения стацию «тым его людем Буйгородцом Лукъяну, а Петрище с братею не надобе на нас и послов наших» стациями поднимать.[1229] Но чаще все-таки делалась оговорка: «Поднимати стацеями и подводы под нас з места и з волости давать подлуг давного обычая…»[1230] На основании этих данных А.С. Грушевский сделал вывод о том, что стация в широком смысле распадается на стацию в тесном смысле — кормы, живность, а затем на, дачу подвод и всего, связанного с подводами.[1231] А М.В. Довнар-Запольский считал, что поскольку при всем разнообразии стаций в ее составе встречаем овес, яловицу или барана, то, когда встречаем такого рода сборы, не объединенные названием стация, безошибочно можно утверждать, что источник говорит именно о стации.[1232]