Русский

Музыкант дернул веревку и ударил в гонг. Еще и еще. Гулкий медный звук, расширяясь, полетел по улице, раздвигая дома, возносясь под солнце. Летел впереди колонны, открывая ей путь среди мишуры вывесок, реклам, фонарей. Сержу казалось, что могучие звуки бьют ему в грудь, отваливают от нее тяжелые валуны, глухие плиты, и становилось легче дышать, вольней билось сердцу.

Музыкант, продолжая извлекать из гонга медлительные округлые звуки, похожие на медные пузыри, ударил в бубны, в упругие поющие мембраны, от которых зазвенели окна домов, засверкали сосульки водостоков. Пространство наполнилось вихрями, протуберанцами, в которых волновалась лазурь небес, закружилась, как чаинки в чаю, воронья стая. Серж почувствовал, как распадаются в душе тяжелые пласты, твердые сланцы, хранившие в себе забытые окаменелости и отпечатки, и оживали оттиски забытых цветов, звуки отшумевших дождей, запахи былых снегопадов.

Музыкант бил кулаком, дергал петли, поднимал колени. Казалось, он танцует ритуальный шаманский танец, вызывая духов, и они слетались на московскую улицу из-под лесных коряг, из речных прорубей, из древесных дупел. Серж чувствовал, как опадают стягивающие сердца обручи страха и уныния, и он сам начинает приплясывать, под ногами, сквозь асфальт, под спекшимся грунтом играет невидимый ключ, кипит драгоценная влага, протачивая путь на поверхность.

Музыкант горбил мохнатую спину, извивался, наносил множество ударов в медный гонг, кожаный бубен, в звонкие деревянные била. Успевал целовать висящую на груди когтистую медвежью лапу. Золотые боги на высоких шестах танцевали вместе с колдуном. Тотемные звери на шелковых флагах крутили головами, перебирали лапы, извивали хвосты. Серж чувствовал приближение чего-то огромного, сияющего, безымянного, что рождалось в душе, воскресало в глубинах его древней памяти.

Колдун, покрытый звериной шерстью, сверкая птичьими перьями, приложил фиолетовые губы к перламутровой раковине. Заиграл, засвистел, задул, выдувая длинные трели, которые, как сверла, вонзались в землю, буравили грунт и асфальт, пробивали фундаменты древних церквей, плиты старинных склепов. И ликующие духи вырывались на свободу, резвились под солнцем, славили волшебного трубача. Сержу казалось, что его обступило множество родных, полузабытых лиц и все они шествуют единым Русским маршем, столбовой русской дорогой, – и такое счастье быть с ними вместе, не ведая смерти.

«Воля России!» – звучало в колонне. «Воля России!» – откликалось небо. «Воля России!» – вторил огромный морозный город.

Музыкант припал лицом к костяному бычьему черепу, ухватился за рога и взревел. Могучий первобытный рев сотряс мироздание, сдвинул земные пласты, и в открывшиеся скважины хлынул свет, ударили ликующие силы жизни, наполнили глаза нестерпимым блеском, а душу – несказанным счастьем. Серж увидел, как в морозной синеве корявое, увешанное лентами дерево покрылось зелеными листьями, на нем расцвели душистые золотые цветы, загудели пчелы. Благоухающая медом липа плыла перед ним, и он целовал долетавшие до него медовые струйки аромата.

Предводитель с офицерскими усиками забрался на грузовик и возвестил в мегафон:

– Наше движение известно в странах Европы! Национальные силы разрывают цепи, в которые их заковали еврейские банкиры и либеральные политиканы! Германия возьмет реванш за чудовищное злодеяние, которое совершили с немецким народом! Германские и русские боги сойдутся на опушках дубрав, на берегах священных рек и озер и запалят общий арийский костер, в котором омолодится человечество!

– Воля России! – рокотала колонна. – Воля России!

– Чтобы принять участие в Русском марше, прибыл из Европы наш друг, принц крови, потомок великих Габсбургов, Макс Лифенштром! Поприветствуем нашего соратника!

– Воля России! – восторженно откликалась колонна. – Воля России!

Серж увидел, как на платформу грузовика забрался статный мужчина в кожаном длинном пальто, черном, блестящем. Его грудь прикрывал белый шелковый шарф. На голове серебрился бобровый мех. Его аристократическое лицо было надменным, а породистый нос был отмечен династической горбинкой.

Он поворачивался в разные стороны и в ответ на приветствия бил себя в сердце, отбрасывал в сторону руку, несколько выше, чем это делали его русские братья. И, глядя на него, ужасаясь, путаясь в мыслях, чувствуя, что мир начинает двоиться, Серж узнал в нем таинственного гостя, восседавшего на пиршестве тата Керима Вагипова. Помнил, как тат, исходя ядовитой пеной, переливал эту пену из своих уст в раскрытый рот принца крови. Как присела к нему на колени женщина-урод с черными от гангрены ногами, и тот обнюхивал ее язвы, всасывал исходящий от нее тлетворный воздух. А потом, облачившись в белый халат хирурга, мучил несчастную, вскрывая ее запекшиеся раны.