Русский ад. Книга вторая

– Ага, все в ажуре, а х… на абажуре, – усмехнулся Окаемов. – В 70-е, Оленька, случай был. – Мальчишка один на почтовом ящике работал. Там лодку подводную делали. А мальчишка жениться хотел. Денег нет, даже на кольца. И что ты думаешь? На лодке проволока была, с виду как золотая. Он отрезал от проволоки ровно семь сантиметров – на кольца. Себе и жене.

– Хорошая это штука – любовь, – вздохнула Ольга Кирилловна, – людям в радость дана…

– Ага, в радость! По самое никуда! Лодка утонула. Из-за семи сантиметров. Парень сознался, его расстреляли. Девка ту же в «дурку» попала, крышу ей сорвало…

– Чему быть, того не миновать… – согласилась Ольга Кирилловна. Если судьба размахнется, значит, сама до тебя руки дотянет…

– Не надо, чтоб дотягивала, – ухмыльнулся Окаемов. – Дотянет – а ты умнее будь. Перехитри судьбу, если не лох…

– Слышь, ящер пещерный!.. – вдруг закричала Ольга Кирилловна, глядя на стенку. – Вылазь оттудова!.. Вылазь, сука сибирская!

Она кричала так сильно, что и мертвы услышит.

– А?.. – очнулся Егорка. – Люди, я где?..

«… Ну, все… – поняла Фроська. – Теперь точно конец».

– Т-сс!.. – шикнул Окаемов и втянул голову в плечи. – Гавкнул сейчас вроде кто…

Он испуганно глядел на Ольгу Кирилловну.

– Точно, Палыч! – прошептала Ольга Кирилловна. – Накрыли!

У нее даже глаза загорелись, так ей стало сейчас хорошо.

– Мамочки… – шептал Егорка. – Мамочки… где я?..

Он испуганно озирался по сторонам.

– Где?..

Фроська даже дышала сейчас с трудом – страх намертво сжимал ее старое крошечное сердце…

43

Борис Александрович видел Бурбулиса несколько раз – по телевидению. Да, таких чиновников в России в самом деле не было, это факт: Борис Александрович не сомневался, что Бурбулис – неординарный человек. Говорит, как пишет, умеет думать вслух, уверенно держит разговор и заставляет себя слушать.

Это же талант, настоящий талант: всегда быть в центре внимания.

Недолго думая, Борис Александрович написал Бурбулису письмо с предложением о встрече: старик хотел прояснить судьбу Камерного театра, поговорить об одичании нации, о России, и Бурбулис откликнулся. Недошивин позвонил на дачу Бориса Александровича и передал, что в субботу, к десяти вечера, господина народного артиста СССР Покровского с удовольствием ждут в Кремле.

Поздновато, конечно, Борис Александрович думал отказаться (не по возрасту как-то бродить по ночам), но любопытство все-таки пересилило. Ему почему-то казалось, что Бурбулис сидит там же, где работал Сталин. Нет, в Кремле все изменилось; к Сталину он ходил через Троицкие ворота, а к Бурбулису лучше через Спасские, так удобнее.

«Сколько тут кабинетов, а?» – удивился Борис Александрович; он понятия не имел, что в Кремле можно разместить аж четыре тысячи чиновников, причем почти у каждого будут апартаменты.

Недошивин вызвал Алешку:

– Геннадий Эдуардович хочет, чтобы вы тоже присутствовали на встрече, дорогой; разговорчик с дедулькой будет здоровский, вот увидите!

Прощаясь (и как-то странно поглядывая на Алешку), Голембиовский вдруг заметил, что вокруг Бурбулиса много мужчин, болезненно похожих на женщин. «Ну и что? – подумал Алешка. – Даже если там одни черти с рогами, я-то при чем, извините? Там, где власть, там история. А я там, где история. Что делать, если историю в России сейчас пишет кто попало?»

Иногда Алешке казалось, что Борис Ельцин чем-то напоминает ему Гришку Распутина, – Ельцин обещал чудеса, обещал много хорошего, но если спросить Алешку, что же Ельцин сделал хорошего, то у него вряд ли нашелся бы ответ.

…Могучий «оперный старик» Борис Александрович Покровский был, конечно, живой советской легендой. Алешку поразил когда-то его «Игрок» в Большом театре, сцены с Ба-бу-ба-бу-бабуленькой: Алешка не представлял, что огромная сцена Большого может оказаться – вдруг – такой крошечной, что в опере столько настоящего драматизма и настоящей беспощадной страсти, когда жизнь и смерть идут буквально в обнимку, как две стихии, правда, смерть почти всегда побеждает жизнь.

Еще в МГУ, на втором курсе журфака, Алешка составил (сам для себя) список самых интересных, самых значительных людей страны, у которых надо было бы взять интервью. Список открывали Уланова, Семенова, Мравинский. Был в списке и Борис Александрович – тринадцатым, сразу после Лихачева, Раушенбаха, Глушко, Плисецкой, Изабеллы Юрьевой и Козина.

Старики согревали Алешку. Если стариков не будет, – говорить станет не с кем, все старики в СССР – истерзанные люди, им – всем – приходилось спасаться от зверства, самые сильные из них стали страной в стране, как Плисецкая, это же очень интересно!