Русский балет Дягилева

Тенденция к финансовому посредничеству как основной функции покровительства ясно проявилась в том, что в 1910 году Дягилев назначил барона Дмитрия Гинцбурга содиректором антрепризы. Известный коллекционер и дилетант в области искусства, Гинцбург унаследовал крупнейшее еврейское банковское предприятие в Российской империи. Банк Гинцбурга имел филиалы в Париже, партнеров в Гамбурге, Берлине и Франкфурте и входил в число важнейших банков Европы. Гинцбург вложил не менее 2000 рублей в дягилевский сезон 1909 года и все время своего пребывания в должности содиректора выписывал чеки на текущие расходы. В 1913 году он стал одним из основных кредиторов труппы, при этом на 25 мая сумма в 12 500 франков еще не была ему возвращена. Основное преимущество его пребывания в окружении Дягилева состояло, однако, в прочном финансовом положении и репутации его семейства: когда контракты подписывались совместно с бароном Гинцбургом, кредиторы получали гарантию того, что ссуды и авансы будут возвращены[476].

Несмотря на помощь покровителей и усилия импресарио, годы с 1912 по 1914-й были отмечены для Русского балета большими финансовыми трудностями. Благодаря успешным сезонам деньги потекли в кассу Дягилева, но капитал, необходимый для постановки новых балетов, в отличие от опер, никак не удавалось собрать. В течение года после начала существования независимой труппы ее финансовое положение стало критическим, и Дягилев, остро нуждавшийся в деньгах для подготовки сезона 1912 года, вновь прибег к краткосрочным банковским ссудам. Мы помним, что в 1909 году они стали спасением. В 1912 же году ссуды обеспечили средства на проведение сезона, в который состоялся дебют Нижинского как хореографа.

Остается неизвестным, какую точно сумму занял Дягилев у «Бранде и K°» в начале 1912 года. Однако ясно, что сумма эта была внушительной – приблизительно 300 000 франков, что в три раза превышало французский гарантийный капитал, собранный в 1909 году. Заем был организован через фирму, располагавшуюся неподалеку от штаб-квартиры Астрюка, и был ассигнован на покрытие расходов, возникших в связи с проведением сезонов в Париже и Берлине. Долг подлежал возврату 3 августа 1912 года, и с самого начала Дягилеву не удавалось осуществлять выплаты по установленному графику[477]. Когда труппа вернулась в Париж в 1913 году, он все еще оставался неуплаченным. Около 20 % суммарного дохода труппы за исключительно успешный сезон, проведенный в Театре Елисейских Полей, пошло на выплату прошлогоднего «аванса». Согласно документам, сохранившимся в архивах Астрюка, Дягилеву было выплачено 528 000 франков за ангажемент (22 спектакля, по 24 000 за каждый), из которых Бранде получил в общей сложности 104 000 франков (8000 за каждое из тринадцати представлений). До ликвидации задолженности тем не менее все еще было далеко. На июнь 1914 года невыплаченными оставались 176 595 франков, и 4 июня часть собственности труппы, включая ящики с костюмами и декорации дворца в венецианском стиле из «Легенды об Иосифе», были опечатаны в коридорах Парижской оперы – накануне отправки в Англию к лондонскому сезону труппы. Прочие кредиторы из числа изготовителей рекламы и реквизита – господа Баленкур и Дюпон, господин Жало из дома Беллуар-Жюмо, потребовавший вернуть ему гирлянды из плюща и задники, и театральное агентство «Леон Жю и K°» – действовали схожим образом[478]. По-видимому, долги были выплачены, так как нет свидетельств того, что в Лондоне демонстрировались усеченные версии постановок. Как Дягилеву удалось в последнюю минуту собрать 188 606,25 франка, остается тайной, и существует большое искушение предположить, что к этому приложил руку Бичем. Если он действительно выручил Дягилева в этот момент, то постановки «Соловья», «Золотого петушка» и «Легенды об Иосифе» вполне могли быть платой за его щедрость.

Какой бы ни была точная сумма дягилевской задолженности, ее величина заставляла задуматься о способности труппы к выживанию. Своим наперсницам леди Рипон и Адди Кан Дягилев признавался в опасениях, что труппа близка к краху. «Было несколько встреч леди Рипон Дягилевым поводу балета для Нью-Йорка, – телеграфировала Адди Кан своему мужу Отто из Лондона 18 июля 1914 года. – Очень настаивают труппа должна ехать Америку этой зимой срочному поводу слишком сложно телеграфировать которого сильно зависит существование организации. Дягилев желает даже провести 10 спектаклей Нью-Йорке Бруклине часть утренних и несколько Филадельфии, Бостоне, Чикаго просто, чтобы сохранить состав труппы». Месяц спустя, когда в Европе разразилась война, Гинцбург предложил отправиться в Нью-Йорк для обсуждения деталей будущих гастролей русской оперы и русского балета – это служит знаком того, какую нужду имел Дягилев в тот момент в срочном вливании американских долларов[479].