С появлением балета возникла еще одна категория зрителей, от которой на театр повеяло дурной славой. Начиная с 1909 года и позже, по мере приближения войны, среди знатоков и коллекционеров из высшего общества стали появляться представители полусвета – этого яркого мира куртизанок, актрис, распутников и журналистов бульварных газет, чьи любовные интриги и трагические самоубийства во времена
Популярность Русского балета среди парижских искателей развлечений отражала и возрождение танца как способа публичного времяпрепровождения. В 1911 и 1912 годах, «произведя революцию в салонных манерах и нравах, а также в общественных установлениях»[773]
, модные кафе заполонило танго, в то время как в шикарных вечерних клубах космополитическую смесь из аргентинских миллионеров, великих князей из России, французских аристократов и нью-йоркского общества «Четырех сотен» развлекали исполнители бальных танцев – Вернон и Ирен Кастл. Среди ищущих удовольствий завсегдатаев «Кафе де Пари» круги любителей балета и танцевальных вечеров пересекались – так же как на скачках и в зрительных залах театров. Между этими кругами существовали и другие связи. На одном из вечеров, устроенных Энтони Дрекселем в Лондоне, супруги Кастл выступали на одной сцене с Нижинским, а в Довиле Казино ангажировало для выступления в первом из курортных сезонов одновременно и эту звездную пару, и Русский балет. Казино, во всем желавшее создать атмосферу элегантности и избранности, поручило составление списка гостей для официального открытия сезона в Довиле Габриелю Астрюку[774].В сфере частных развлечений балет тоже пересекался с модой. В июне 1913 года все сливки парижского общества присутствовали на «уроке танцев», организованном принцессой Амедеей де Броли. В том же месяце маркиза Ганэ, долгое время поддерживавшая Дягилева, устроила блестящий праздник, на котором лорды и знатные дамы исполняли главные роли в программе «танцев прошлого года». Все это мероприятие, проходившее на фоне разнообразных декораций – от византийских мотивов до стиля ампир (розовый сад Жозефины в Мальмезоне послужил декорацией к картине на музыку из «Видения Розы»), – было стилизовано под генеральную репетицию. В июне состоялось еще одно развлечение, навеянное балетом: у графа Энара де Шабрийана гости в романтических тарлатановых юбках а-ля «Шопениана» исполнили «Фантазию на тему вальсов Шуберта», поставленную балетмейстером Парижской оперы Лео Стаатсом[775]
. Все эти события совпали по времени с самым ярким из довоенных сезонов Дягилева.Успех Айседоры Дункан к тому же породил массу подражательниц, которые, как и неофиты модной эвритмии, тоже присоединились к разнородной дягилевской публике. Среди растущего числа парижских преподавателей, работавших в угоду вновь появившейся клиентуре из любителей и тех, кто заботился о фигуре, была танцовщица, известная под именем Кариатида. Бывшая помощница костюмера, она имела собственную студию на Монмартре, преподавала неортодоксальную смесь эвритмии с балетом и устраивала концертные программы из танцев, поставленных на музыку Равеля и Сати. На плакате, посвященном одному из таких концертов, Бакст изобразил фигуру в тунике, совершавшую движения в стиле Дункан посреди длинных змеящихся полотен ее экзотического одеяния[776]
.