Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

– Читал аксеновскую «Москва-ква-ква»? – Коллега отрицательно мотнул головой. – Так вот, вдохновленный Василием Павловичем, я решил тоже пофантазировать. И получилось, что все московское население сегодня делится на «москвайеров», «москвакеров» и «москвачей». Представь себе! «Москвайеры» – это так называемая элита: олигархи разных калибров, политики всех мастей, номенклатурные чиновники, банкиры… «Москвакеры» – это средний класс: коммерсанты, банковские служащие, журналисты, рекламщики, врачи-частники… А «москвачи» – это все остальные, те, кто не живут, а выживают. Именно их подавляющее большинство в нашем муравейнике… Слушай, я телевизор редко смотрю. Напомни, ты чем сейчас в «ящике» занимаешься?

– Новостями, будь они трекляты!

– Тяжелый случай, – охнул я. – Какие ныне новости?! Сплошные геи с их запрещенным Лужковым «парадом», коряки с землетрясением, единоросы с выборами и мусульмане с террором…

Сосед кивнул и, пародируя самого себя, ведущего новостную программу, затараторил:

– …Никакого банковского кризиса не наблюдается. Правительство выполняет штатную процедуру изымает деньги у населения… Вопреки Конфуцию спасатели продолжают искать черные ящики от самолета в Черном море… В связи с акциями скинхедов против геев усилена охрана российского министерства обороны… – Потом прервал скороговорку и неожиданно провозгласил: – Рекламная пауза! Выпущены р-р-революционные гигиенические прокладки! Они задерживают не только влагу, но и звук!..

Он замолчал и как-то весь опал – словно из него весь воздух разом выпустили. Затянулся сигаретой:

– Ну что, коллега? Как я понимаю, ты такой же бисексуал, как и я: на работе выматываешься так, что сил остается заниматься сексом не более двух раз в год.

– Есть малость… – признался я.

Мы чокнулись кружками, допили пиво и заказали по новой. Расторопная девушка-официантка пришла быстро, но, едва она принялась сгружать пиво на наш столик, как рядом, у шумных, дотоле веселых соседей, вспыхнула ссора. Один из парней вскочил, увертываясь от удара, и толкнул официантку под руку. Наши полные, кипящие пеной, играющие прессованными гранями, такие желанные, заветные кружки взлетели в воздух, как две желтые петарды, и взорвались аккурат по центру нашего стола, залив нас по уши. До дужек очков! Все произошло как в замедленной съемке: я словно наблюдал за собой со стороны, но ничего поделать, чтобы избежать неизбежного, не мог. Бах! – и в душ ходить не надо. Что за жизнь такая неуемная?! То вице-спикерская машина с утра, то эти злосчастные кружки теперь… Русский экстрим не уставал проверять меня на сопротивляемость.

Я перевел взгляд на коллегу невольно ища поддержки, но не дождался. Телеведущий был в таком же аховом состоянии, что и я сам. Он догадался подтянуть видавшую виды скатерть, чтобы промокнуть ею лицо, смахнул с плеча кружечные осколки и вымолвил, стоически стиснув ровные керамические зубы:

– А ты хочешь, чтобы я полюбил эту страну!.. Я очень стараюсь, Бог свидетель. Но пока что у меня ничего не получается…

Волею судеб через неделю после инцидента у светофора на Тверской меня вызвали по профессиональным делам в высокий – представьте себе! – кремлевский кабинет. Пока мы с коллегой пили зеленый чай в мягких креслах «предбанничка», дожидаясь ответственного рандеву, из глубин коридора возник пухлый вице-спикер. Тот самый, который так резво убегал от меня, задирая колени, по бывшей улице Горького Трепетно приблизился к столу секретаря большого кремлевского администратора и заметил по пути нас. У знал или нет, не знаю. Но с отработанной улыбкой бросился пожимать нам руки. Скорее всего не потому, что определил в нас журналистов, а потому что увидел представителей равной с ним касты: раз мы вот так, no-домашнему почти по-хозяйски, сидим на пуфах, как тузики, и хлебаем казенный китайский чай, значит – мы свои. Или как минимум почти свои.

И тут розовощекий вождь попал впросак. Едва его пухлая, холодная ладошка, похожая на снулую рыбу, легла в мои тиски, она оказалась в ловушке. Думец дернулся в сторону, но я его крепко держал. Он с удивлением посмотрел сперва на наши сцепившиеся руки, потом – на меня и услышал вопрос словно из полузабытой советской картины «Государственный преступник». Там чудом выжившая жертва, встретившись глазами со злодеем, тихо спрашивает его:

– Вы меня узнаете?

Вице-спикер вздрогнул, и я увидел в его глазах страх.

– Вспомните! Тверская, череда машин у светофора, и ваш автомобиль с мигалкой разбивает две машины, – свистящим шепотом продолжал я. И после драматической паузы: – Вы тогда сбежали с места аварии…

– Ах, так это вы там тогда были?! – хлопнул себя по круглым бедрам госмуж. – Так я даже и не знал, что это вы!.. Да, нехорошо вышло. Но я так спешил… Встреча с избирателями, знаете ли. Пришлось ехать от Тверской на метро…

– В принципе, можно было бы и извиниться, – гнул свое я. – Вы-то хоть метро, наконец, в первый раз за многие годы увидели, а у меня целый день пропал. Да и ремонт машины пришлось делать.