В интерпретации первоначально чисто религиозной идеи произошло смещение смысла — с религиозного провиденциализма в сторону национально-идеологической апологетики. В контекст идеи она вошла в качестве довода в пользу усиления и централизации государственной, а после женитьбы Ивана III на Софье Палеолог уже царской власти. Идеи об историческом призвании Московского царства и об укреплении самодержавия стали заметно связанными.
Утверждение исключительной близости русского народа к Христу, признание его «первенства во Христе» предписывали Московскому государству охранять чистоту христианской веры и поддерживать идею предназначения Москвы быть способным защитить себя от «неверных», богоизбранным сильным царством. Падение Константинополя для русского религиозного сознания было равносильно духовной катастрофе. Оно искало адекватную замену. Одержавшая победу над «неверными», Москва выглядела достойной преемницей Константинополя и его святости.
Поэтому в восприятии народа и самой власти Московский царь превращался в ответственного лишь перед Богом, и потому ни с кем, в том числе и с церковью, не делящий вверенную ему власть «вседержителя».
Русский полководец, политик, писатель, переводчик и меценат, ближайший приближенный Ивана Грозного князь Андрей Михайлович Курбский в своей переписке с царем выдвинул против него ряд обвинений, суть которых сводилась к тому, что, избрав путь произвола, он присвоил себе «волю естественного самовластия», пренебрегая подчинением Творцу и закону Божьему. На эти доводы Иван Грозный отреагировал ответными письмами, в которых изложил суть своих взглядов на самодержавие. Отстаиваемой Курбским идее ограничения царской власти император противопоставил исторически сложившуюся традицию «ни перед кем не отчитываться» и отрицательный пример Запада.
Открывалась возможность превращения провиденциалистской идеи в аргумент идеологии стремящейся к расширению границ своего влияния внутри и вне страны власти.
Довольно скоро Россия стала смотреть на себя как на единственное царство, способное спасти для человечества христианскую веру в ее первозданности. Поэтому произошла неизбежная в такой ситуации национализация мессианской идеи, а константой национального самосознания стало убеждение, что истинная вера там, где Русь. Москва возомнила себя единственным в мире убежищем истинного благочестия. Следствием этого стала замена вселенско-христианского, для которого нет ни эллина, ни иудея, русско-православным. Это сопровождалось сдвигом в национальном самосознании.