Такая вера в Россию покоилась на признании равенства между вселенским и православным, православным и русским. И несла на себе печать великодержавного национализма.
Позже уклон во взглядах на роль России в истории выразился в своей завершенной форме в панславизме. Обратной стороной так осознаваемой исторической судьбы стало специфически русское явление, истоки которого в идее о жертвенном предназначении русского народа. Такие настроения столь прочно укоренились в национальном самосознании, что нашли свой отзвук в самых разных, переживаемых страной, исторических и социально-политических ситуациях. В XX веке они выразились в преданности советского народа интернациональному братству и в готовности пожертвовать своими интересами ради общего пролетарского дела.
Русская интерпретация принятых от Филофея идей мессианизма надолго предопределила характер взаимоотношений самодержавной власти и общества. Противостояние последнего по отношению к первой стало восприниматься на уровне государственной идеологии как недопустимая, разрушающая национальные основы оппозиция. Это с неизбежностью породило раскол внутри общественного сознания на поддерживающие существующую власть официальное и оппозиционное. Последнее стало утверждением социальной критики в качестве преследуемых властью важнейших направления и жанра философских изысканий. Это привело к возникновению напряженного внимание со стороны философии к социальной проблематике, поиску правды и социальной справедливости, ориентации на моральную проблематику, своеобразному панморализму.
Исходя из идеи инока Филофея размышления и интуитивные предположения о соотнесенности Москвы с Римом приобрели иную интерпретацию: мессианские идеи были потеснены миссианскими.
Но еще раньше идея об историческом предназначении России обрела завораживающую формулу и стала развиваться в иной парадигме. Жизнь ей дали любомудры, подчинившие этой идее свои философские изыскания и открывшие новую страницу в отечественной философской мысли под лозунгом «XIX век принадлежит России!»