Читаем Русский язык. Трудности, тайны, тонкости и не только… полностью

Пресветлейшему государю, великому князю Павлу Петровичу, герцогу голстейн-шлезвигскому, стормарнскому и дитмарсенскому, графу олденбургскому и делменгорстскому и прочая, милостивейшему государю.


Пресветлейший государь, великий князь, милостивейший государь!

Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе.

Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему, трудов прилагали.

Но кто, не упрежденный великими о других мнениями, прострет в него разум и с прилежанием вникнет, со мною согласится.

Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично.

Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашёл бы в нём великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка.

Обстоятельное всего сего доказательство требует другого места и случая. Меня долговременное в российском слове упражнение о том совершенно уверяет.

Сильное красноречие Цицероново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке.

Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи.

Высказывание Ломоносова вызывает гордость, хотя в его время русский язык не был не только языком межнационального общения, место которого занимали латынь и французский язык, но и в самой России считался языком простонародья, аристократы могли говорить на нём лишь о самом простом.


Помните у Пушкина в «Евгении Онегине»?

«Она по-русски плохо знала,Журналов наших не читала,И выражалася с трудомНа языке своём родном,Итак, писала по-французски…»

Это про то самое письмо к Онегину, которое в школе учится наизусть.

Но времена меняются – меняются и приоритеты. В современном мире русский язык – один из самых распространенных в мире, он зачислен в «Клуб мировых языков», в который, помимо русского, входят английский, французский, арабский, китайский и испанский.

Чтобы попасть в этот клуб избранных, язык должен соответствовать определённым требованиям.

Во-первых, чем больше людей считает язык родным, тем лучше. Сто сорок миллионов населения в одной только России, без учёта даже русскоязычных жителей в остальных странах бывшего Советского Союза – весьма весомый аргумент. Но недостаточный. Потому что существуют и другие многочисленные народы со своими языками. Япония, к примеру.

Во-вторых, среди тех, для кого этот язык не является родным, должно быть большое количество людей, владеющих им как иностранным или как вторым языком.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики
Флейта Гамлета: Очерк онтологической поэтики

Книга является продолжением предыдущей книги автора – «Вещество литературы» (М.: Языки славянской культуры, 2001). Речь по-прежнему идет о теоретических аспектах онтологически ориентированной поэтики, о принципах выявления в художественном тексте того, что можно назвать «нечитаемым» в тексте, или «неочевидными смысловыми структурами». Различие между двумя книгами состоит в основном лишь в избранном материале. В первом случае речь шла о русской литературной классике, здесь же – о классике западноевропейской: от трагедий В. Шекспира и И. В. Гёте – до романтических «сказок» Дж. Барри и А. Милна. Героями исследования оказываются не только персонажи, но и те элементы мира, с которыми они вступают в самые различные отношения: вещества, формы, объемы, звуки, направления движения и пр. – все то, что составляет онтологическую (напрямую нечитаемую) подоплеку «видимого», явного сюжета и исподволь оформляет его логику и конфигурацию.

Леонид Владимирович Карасев

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука