Русский мат, бессмысленный и беспощадный, на войне и военной службе

Ранее эта тема еще более определенно была выражена другим казаком — знаменитым донским «стариком» Осипом Ивановичем Зубовым, в возрасте 54 лет принимавшим участие в обороне Севастополя. Любопытно, что даже внешне Кабаев и Зубов были очень схожи; в наружности последнего также «не было ничего замечательного: небольшой рост, сухощавое старообразное лицо, серые глаза с кротким выражением, телосложение умеренное, ухватки в движениях казацкие; — один только висевший на шее большой серебряный крест, очень похожий на наперсные, очень отличал его от всех простых казаков»[80]. История этого креста замечательна: несколько таких крестов на голубой ленте императрица Александра Феодоровна с началом Крымской кампании прислала в армию для раздачи храбрецам. На кресте, кроме распятия, были по углам изображены архистратиг Михаил, Георгий Победоносец и Николай Чудотворец. На обратной стороне располагалась надпись: «Бог нам прибежище и сила, а спасение крест».

Вот как описывал Зубов обстоятельства своей первой вылазки вместе с легендарным матросом Кошкой против англичан 24 ноября 1854 года: «К счастью, все прошло так благополучно, что из нас, кроме одного убитого солдата, не оказалось даже раненого. Убитый был польский уроженец, ругавшийся перед вылазкою поносными словами. Многократно замечал я, ваше благородие, что кто ругается в сражении дурными словами, того пуля не минует»[81]. Как видим, весьма авторитетные источники убеждают нас примером своей многотрудной боевой жизни, что сквернословие в боевых условиях отнюдь не способствует продлению жизни воина.

Разумеется, Осип Зубов время перед боем проводил совсем по-другому: «Зажгу, бывало, ночью в земляной своей каморке (землянке. — С.З.) лампадку перед образом и молюсь, читая псалмы из псалтыря царя-пророка Давида. И как легко бывает на душе!.. Видя часто, как в глазах моих убивают матросов, моих знакомых друзей и товарищей, перекрещусь, бывало, и только подумаю: «Господи, уж если Ты и судил мне погибнуть вместе с ними, — об одном молю: не погуби мою грешную душу! А когда ходил на вылазки, всегда читывал: “Живый в помощи Вышняго в кровь Бога небесного водворится (Пс. 90. — С.З.), или Возлюблю тя, Господи, крепосте моя” (Пс. 17. — С.З.)»[82]. И молитва, как полагал Зубов, проводила его сквозь огонь и воду невредимым.

Отринувшим чуть более полувека спустя «опиум народа» красным бойцам и командирам такие проверенные временем средства, конечно, не подобали. Но их вожди скоро почувствовали, что на матерщине боеспособную армию рабочих и крестьян не построишь. Упомянутый выше приказ наркомвоенмора Троцкого правильно определял характер вреда, который сквернословие наносит личности: ее рациональному, логическому мышлению, нравственности и воле.

Отсутствие серьезной аналитической работы мысли и навыка ее грамотного выражения дорого обошлась Красной армии. Анализируя речевую деятельность советских военачальников в период Советско-польской войны (1920), в разработке для академии РККА комдив А.М. Перемытов отмечал: «…особенно поражает неумение кратко, четко, ясно формулировать мысли в оперативных документах даже в высших штабах»; ненужное многословие, по мысли Перемытова, пагубно отразилось на итогах наступления Красной Армии на Варшаву, когда многочасовая дешифровка директивных документов съела время, необходимое для контрманевра для парирования удара поляков, приведшего к катастрофе советского Западного фронта. Заканчивал свое исследование Перемытов фразой, справедливость которой с трудом воспринимается некоторыми и сегодня: «Нужна военным работникам культура слова»[83]. Культура слова как свидетельство общей культуры и развития личности действительно способно приравнять перо к штыку, ибо война есть в первую очередь противоборство человеческих воль и интеллектов и только во вторую — более или менее организованное применение оружия. Слово — маркер силы духа бойца: его спокойствия и хладнокровия, уверенности в собственных силах, превосходства над неприятелем.