Русский мат, бессмысленный и беспощадный, на войне и военной службе

В то же время истинный профессионализм и там совершенно не нуждался в сквернословии, что доказывает, например, запись переговоров группы 334-го ооспн[144] во время операции против укрепленного района «Карера» 29 марта 1986 года: «Первый, я Второй. По мне работает ДШК, попробую подойти поближе…» Пауза. Потом: «Первый, я Второй, работаем гранатами…» Пауза. Опять: «Первый, я Второй, идем дальше». И вот такая спокойная работа в море огня»[145], — с восхищением комментировал красивую работу спецназовцев очевидец. Добавим: и результативную.

Грубость начальников в российской армии конца XX в. явственно ограничивала инициативу подчиненных, боявшихся нарваться на оскорбление и унижение. «Выговора, выволочки от начальства, разноса военный человек часто боится больше, чем врага, — свидетельствует военный корреспондент Н. Стародымов. — Когда штурмовали Грозный или погнали целый полк по горной дороге на Шатой — многие офицеры понимали, что это ничем не оправданная авантюра. Но решительно возражать не решились. Под пули врага идти не так боялись, как начальственного рыка»[146].

«Окопный генерал» Г.Н. Трошев в своих воспоминаниях приводил нелестную характеристику одного из своих начальников в Первую чеченскую войну (1994–1996), у которого «грубость с подчиненными временами переходила «критические отметки»»[147]. Гневаясь, генерал «стучал по столу кулаком так, что подлетали телефонные аппараты, а крепкий мат не глушили даже дубовые двери кабинета. И ожидавшие в приемной офицеры начинали бледнеть еще до встречи с генералом. Такой стиль общения, даже при всей «крутизне» нынешних нравов, некоторые просто не могли перенести»[148]. И если генералы, не желавшие терпеть подобного обращения, еще могли перевестись к другому месту службы, то что оставалось делать простым офицерам, недаром, по словам Трошева, в период командования упомянутым военачальником войсками округа среди них подскочила статистика инфарктов. Как настоящий военный, Геннадий Николаевич Трошев очень сдержанно отзывался о полководческих дарованиях своего начальника. Тем не менее, между строк можно прочесть, что привычка не сдерживать себя в слове распространялась у последнего и на способность сохранять хладнокровие, проявлять терпение и выдержку в боевых условиях.

Для понимания морально-психологической обстановки в ходе вооруженного конфликта в Донбассе показательно свидетельство одного из ополченцев армии Новороссии: «Мата в казарме было много, иногда доходило до половины сказанного текста»[149]. Уровень речевой культуры ополченцев легко связать с уровнем их боевого мастерства: «Сват (позывной командира батареи. — С.З.) стрелял по цели долгих 45 минут, так и не добившись попадания»[150]. И это при том, что по самым «щадящим» нормативам, на поражение цели могло быть потрачено не более 10 минут. Видимо, не случайно один из последних приказов[151] И.И. Стрелкова (Гиркина) от 28.07.2014 г. был посвящен запрету матерной брани в воинстве ДНР. Мера весьма похвальная; единственно, с чем, к сожалению, никак нельзя согласиться, что мат для пагубы Отечества придумали враги России. Явление это безусловно наше (чтобы убедиться в происхождении некоторых матерных слов достаточно ознакомиться с текстом новгородских берестяных грамот №№ 35 и 955) хоть и не делающее нам чести.

Обратимся теперь к рассказу одного высокопоставленного российского офицера, боровшегося с терроризмом в Сирии, показывающему, к каким удивительным результатам, порой, приводит избавление от сквернословия в среде военнослужащих.

«В начале 2016 года, как-то утром меня вызвали в штаб группировки и представили заместителю командующего Северным флотом по работе с личным составом, который прибыл для инспекции десантно-штурмового батальона морской пехоты, охранявшего базу, сменив в конце декабря 2015 года черноморцев. Контр-адмирал (колоритнейшая личность — в прошлом командир атомного подводного ракетоносца — образец флотского офицера, с прекрасной четкой и грамотной речью) прошел везде, вник во все до мелочей, побеседовал со многими матросами и офицерами. Перед его возвращением в Россию мне удалось пообщаться с ним накоротке. Подводя итоги своего посещения Сирии, он заметил с горечью: «Сколько матерщины — бессмысленной, грубой, привычной…». И рассказал о книжке «Правда о русском мате», пообещав прислать несколько экземпляров. А мат, как это ни прискорбно, действительно был у нас широко распространен и в штабах, и в подразделениях, причем уже на уровне, практически не замечаемом — бытовом.