Процесс этот развивался настолько успешно, что даже на флоте теперь находятся апологеты грубости и сквернословия, возводящие это
Например, в книге Г.П. Белова под обязывающим названием «Честь и долг» в главе «Экстремальный лексикон флота» читаем интересные строки: «Все знают, что на флоте за соленым словом и шуткой в карман не полезут…Начальничий гнев на флоте интернационален. Он не имеет должностей и званий, потому что в роли начальника на флоте выступает любой, у кого в подчинении есть люди. Все зависит только от красноречия и от приобретенных ранее качеств. Но возникает вопрос, а зачем столько эмоций? Нельзя ли поспокойнее и без крепкий соленых выражений? Можно! Да не нужно! И все потому, что на флоте — не как в нормальной жизни. События, приказания, совещания, разборы, проверки, инспекции, стрельбы, боевые упражнения, зачетные тактические учения, рейдовые сборы, общефлотские учения мелькают как в калейдоскопе. Встать, постоять и подумать некогда!
Все время: «Давай! Давай! Давай!.. Давай!» Служба на флоте — это непрерывная гонка, марафон, который надо выдержать и не сойти с дистанции. Но ведь на душе накапливается груз, тяжелый груз, который надо сбросить! Именно вот здесь, на разборе, оперативке, на совещании, начальник и сбрасывает с себя этот груз и очищается, и почти что причащается, дав волю своим эмоциям (выделено нами. — С.З.). И подчиненные, как правило, уходят с разборов с чувством осознанной вины и доводят уже свой гнев до тех, кто помог им это не доделать, не проверить, не выполнить. И так сверху вниз. А потом все начинается сначала. Как кругооборот воды в природе»[136].Мы позволили себе привести столь пространную цитату, поскольку она иллюстрирует, к сожалению, весьма распространенные воззрения, бытующие сегодня в армии и на флоте. Свидетельство это — как искренняя поэтизация и чуть ли не сакрализация (!) грубости и сквернословия — хорошо передает состояние организационного кошмара, который нередко воспринимается как норма служебной деятельности офицера. Обремененный массой ответственнейших мероприятий, тонущий в море архиважных документов военный руководитель действительно функционирует в режиме настолько жесткого цейтнота, что невольно складывается впечатление, что военная служба есть какой-то особый вид деятельности, априорно предполагающий жесткость и суровость от своих адептов.
Но проявляться они должны не по отношению к сослуживцам и подчиненным! Как же иначе понимать свидетельство участника Отечественной войны 1812 года Н.Е Митаревского, что в то время чувствовалось «душевное спокойствие и какая-то особенная снисходительность высшего начальства, что переходило и на низших начальников — все это располагало нас к приятному настроению. В нашем корпусе все были люди благородные и добрейшие… Если, бывало, начальники и взыскивали, то всегда с какой-то отеческой добротой
(выделено нами. — С.З.)»[137].Даже в критических обстоятельствах, после длительного отступления и кровопролитнейших сражений русские генералы самого, пожалуй, героического периода истории Отечества не грубили подчиненным офицерам, а те не занимались стрельбой по собственным солдатам. И ведь речь в 1812 году шла не об изнурительных, так нагружающих психику наших современников
О приятности исполнения служебных обязанностей в наше время, к сожалению, и упоминать как-то даже кощунственно, недаром статья устава недвусмысленно «требует от военнослужащих организованных действий независимо от их желаний» (Устав внутренней службы, ст. 2). Зато при таком подходе о