Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Елена Обатнина (Санкт-Петербург) ДИМИТРИЙ СОЛУНСКИЙ И АЛЕКСИЙ ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ О ЛИТЕРАТУРНЫХ «ЧАДАХ» (НОВОНАЙДЕННЫЕ ДОПОЛНЕНИЯ К ИСТОРИИ ЭПИСТОЛЯРНЫХ КОНТАКТОВ Д. В. ФИЛОСОФОВА И А. М. РЕМИЗОВА)

Идея непрерывного историко-культурного континуума, герои которого странствуют во времени, пронизывала практически все сферы творческой и литературно-бытовой жизни Ремизова. Результатом экспансии его свободного ассоциативного мышления, оперирующего разнообразными культурными коннотациями, нередко становился метонимический перенос больших культурных величин на малые. Подобное изменение реальности производило поистине волшебный эффект в сфере бытового общения, превращая обычных людей в бессмертных героев вечного времени или в деятелей антимира, соседствующего с бесцветной рутиной жизни. Подмена подлинных имен мифическими стала нормой литературного быта, обустроенного Ремизовым в эмиграции. В сохранившейся переписке то и дело встречаются подписи «обезьяньих» кавалеров или разнообразные «псевдонимы», расшифровка которых требует углубленного изучения истории отношений с писателем. Нередко, находясь под обаянием его творческой фантазии, друзья добровольно сживались с окказиональными прозвищами, перенимая специфическую манеру Ремизова мифологизировать обыденность. Все эти игровые приемы имели распространение не только на страницах произведений писателя или в узком дружеском кругу, но и успешно импортировались в пространство общественной жизни.

Писатель немало потрудился, чтобы разнообразить литературные будни современников всякого рода буффонадой, прославившись как мастер литературного розыгрыша, «газетной утки» и, наконец, как автор грандиозного по своим масштабам и жизнестойкости фантома литературно-художественного объединения, известного по аббревиатуре «Обезвелволпал». Богатая коллекция ремизовских кунштюков отражена в периодической печати эмиграции[867] и в ряде колоритных свидетельств очевидцев, столкнувшихся с его игрой против правил.

Мимикрия игровой поэтики к реальности иной раз также подстерегает исследователей творчества писателя[868]. Один из таких курьезов закрался в научное описание его фонда в Центре русской культуры Амхерст-Колледжа (США), обработка которого осуществлялась при участии известных специалистов по творчеству писателя. Однако в перечне корреспондентов Ремизова за 1932 год разве что «чудесным образом» получил свое законное место отправитель, подписавшийся именем великомученика времен Диоклетиана – D. Solunskii[869]. De visu оказалось, что почерк неизвестного принадлежал руке публициста, литературного критика и общественно-политического деятеля Д. В. Философова.

Опубликованная переписка двух представителей символистской культуры раскрывает историю их профессиональных и личных отношений, сложившуюся в России, начиная с 1903 года. Единственным исключением в этом реестре эпистолярных документов, объединившем преимущественно источники отечественных архивохранилищ, является заключительное письмо Философова от 14 декабря 1921 года из коллекции Амхерст-колледжа, содержащее приветствие «на чужой стороне» прибывшему в Берлин писателю и его супруге[870]. Таким образом, новонайденное письмо 1932 года представляет собой фрагмент продолжавшегося в эмиграции диалога между петербуржцами, обретшими пристанище в соседних странах Восточной и Западной Европы.

При повторном обращении к материалам американского архива удалось обнаружить еще два промежуточных звена в цепочке эпистолярных контактов между 1921 и 1932 годами. Письма Философова за 1922 год затерялись в составе альбомов с личной корреспонденцией С. П. Ремизовой-Довгелло[871]. Одно, обращенное к Серафиме Павловне, от 29 августа, содержало описание «трудов и дней» после отъезда Мережковских из Польши. Другое, датированное 6 октября[872], было адресовано обоим супругам в ответ на их «печальное» изложение обстоятельств берлинской жизни[873]. В первых же строках здесь упоминалась публикация в газете «За свободу!» собственной рецензии на недавно изданную в Берлине книгу «Ахру. Повесть петербургская», собравшую в единое композиционное целое воспоминания о Блоке «К звездам», очерк «Крюк» и материалы Обезвелволпала (Конституция и Манифест «тайного общества»). По всей вероятности, связывая прозвучавшую в «Ахру» лейтмотивную мысль («русскому писателю… без России никак невозможно»[874]) с удрученным состоянием Ремизовых, Философов в ответном письме высказал убеждение в том, что свое горькое чувство ностальгии они могли бы пригасить в «славянской стране», перебравшись в Чехословакию, и предпочтительно в «Прикарпатскую Русь», где, как он выразился, «уж прямо матушка Россия»[875].