Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Несомненно, этот статус был поддержан Философовым, видевшим в сходстве темы, названной Б. Поплавским «мистической жалостью к человеку»[893], основной признак творческих интенций как Ремизова, так и молодых писателей, на которых лежала ответственность сохранить национальную идентичность в западноевропейском пространстве. Годом позднее, связывая имя писателя с молодежью («Ремизов, Фельзен, Поплавский и остальная голоштанная братия»[894]), Философов назвал этих союзников из двух поколений «подлинными страдальцами слова и духа»[895] и противопоставил их самосознание, чуткое к мировой боли, – праздному существованию бывших политиков, обратившихся в светских львов на чужом празднике жизни. Наблюдая со стороны парижский литературный бомонд, критик высказался на страницах своей газеты:

Отвратительно.

Ну, как не бросить вонючую бомбу на эти банкеты с поздравлениями?

Как бы ни относиться к Ремизову, Поплавскому с братией, в них есть свое, близкое, страшное, но подлинное. А рядом форма из спичек: Милюков в смокинге.

У Ремизова, Бориса Поплавского с братией – хождение по мукам. У Милюкова с его смокингами и банкетами – хождение по «сливкам общества», как выражался один провинциал, попавший в столицу.

У Ремизова, Бориса Поплавского с братией есть залог воскресения, есть утверждение воли к бытию подлинному. На банкетах «Мисс Европы» небытие, конец эмиграции. Живые трупы.

У Ремизова, Бориса Поплавского с братией содержание, разрывающее установившиеся формы, содержание, не нашедшее еще своей формы. На банкетах Милюкова – форма без содержания: смокинг, крахмальная рубашка, а внутри – пустышка…[896]

Полученное Ремизовым в 1932 году письмо «Димитрия Солунского» заключает в себе преодоление негативных мотивов, сформулированных в рецензии десятилетней давности на «Ахру». Как будто Философов «новыми глазами» прочел книгу, форма и содержание которой в те годы вызывала в нем протест человека с другим «горизонтом» жизненных задач. Проблема «окормления» литературных «чад», поставленная Ремизовым в первый год его жизни в эмиграции, теперь, в связи с пересмотром положения русской эмиграции в европейском пространстве, обрела для Философова подлинную актуальность.

Л. Гомолицкий. Рисунок из письма А. М. Ремизову от 26 апреля 1934. Center for Russian Culture, Amherst College (USA)

В своей маленькой книжке под пурпурной обложкой, с обезьяньим магическим словом «Ахру» (огонь) на обложке, Ремизов предъявил как диаспоре, так и метрополии три опоры личного мировосприятия, оправдывающие независимое от «железного занавеса» бытие художника: память о единомышленниках (очерк «К звездам», написанный на смерть Блока), надежда на новое поколение писателей (рассказ «Крюк») и идея братства вне политики (глава «Альберн» с манифестом Обезвелволпала).

В связи с ремизовским тайным обществом, «Манифест» которого утверждал идеалы общечеловеческого и творческого братства, не такой уж небезосновательной может показаться подспудная корреляция с идеей, положенной в основание учрежденного Философовым журнала «Меч»: объединение «новой литературной элиты» – братского ордена «Бедных рыцарей»[897]. Сближение, по всей вероятности, очевидное для его молодых учеников. Так, Гомолицкий, отправляя Ремизову собственный эскиз обложки журнала, использовал для личной подписи к изображению меча две глаголические буквы (соответствующие кириллическим Л и Г)[898], тем самым перенимая не только символико-сакральный язык документов Обезьяньей Великой и Вольной Палаты, но и стилистику адресата, который, как известно, всегда авторизовал свои знаменитые рисунки глаголической литерой[899].

***