Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

В XXI веке исследователям становится доступным еще один, ранее скрытый пласт источников, содержащих бесценные факты литературной жизни 1960–1970‐х годов. Это – частные дневники и письма. В силу краткости промежутка между событиями и их фиксацией, а также неподцензурности они гораздо более достоверны, чем мемуары, написанные годы спустя. К дневникам примыкают воспоминания, написанные на основе дневниковых записей. Все вместе они дают вполне ясную картину происходившего весной-осенью 1972 года вокруг фигуры Окуджавы. С тех пор также вышла и неоднократно переиздавалась биография Окуджавы, написанная Д. Л. Быковым. Кроме прочего, необходимо упомянуть впервые опубликованные в ней три документа из личного дела писателя, хранящегося в РГАЛИ, которые очень важны для предыстории нашего повествования[1469].

2

Итак, попробуем выстроить уточненную хронологию с учетом новых материалов.

Как и любое разбирательство в писательском союзе, «персональное дело» Окуджавы началось с вызова его «на ковер» в секретариат МО СП. Оргсекретарем МО был генерал-лейтенант КГБ В. Н. Ильин. Обычно именно он (реже – его заместитель) выступал в роли представителя «верхов» в щекотливых делах подобного рода. Однако Окуджава, начиная рассказ о своем «персональном деле», как-то упомянул о вызове сразу в горком партии [c. 295]. К сожалению, Дмитрий Быков невольно еще добавил путаницы, написав в своей книге: «В конце марта Окуджаве устроили предварительную проработку на парткоме, его вызвал для очередной беседы Ильин». В этой фразе объединены два разновременных события: мартовская предварительная беседа с Ильиным в секретариате и заседание парткома по тому же вопросу, которое состоялось только через два с лишним месяца. К тому же вряд ли первый разговор с Ильиным можно назвать проработкой: руководство МО СП «всего лишь» предлагало своему члену, пользуясь лексикой тех времен, «выступить общим фронтом» против «происков врагов»…

Именно отказ Окуджавы от предложения Ильина и дал повод дальнейшему развитию дела.

Во вторник 21 марта[1470] состоялось то самое очередное, заранее запланированное партийное собрание московских литераторов, о котором речь шла в подборке «Голоса надежды». От него и стоит вести отсчет дальнейшим событиям.

Драматург Александр Гладков, литератор не близкий к Окуджаве, но друживший с семьей Ю. Трифонова (далее – Юра и Алла), записывает дошедшие до него сведения[1471]:

27 марта 1972 г. Слухи о том, что над Окуджавой собирается гроза. Его вызывал к себе Ильин и требовал письма с отмежеванием от заграничных изданий, но Булат отказался, а на партийном собрании говорили, что текст их разговора уже передавала . У Аллы неприятности в Политиздате тоже в связи с редактированием ею романа Окуджавы. Впрочем, я думаю, что с ним обойдется. Булат – человек умный, твердый и гордый.

А на следующий день после личной встречи в ЦДЛ Гладков добавляет:

У Окуджавы дела неважны, под него идет глубокий подкоп. Юра ходил в Пахре к К. Симонову. Тот в свое время дал положительный отзыв на роман Окуджавы, против которого сейчас в Политиздате идет кампания. Он просит вмешательства Симонова. Тот неохотно обещает, но удивляется, почему Булат не хочет подписать письмо против изд-ва «Посев».

Еще до Гладкова – через три дня после собрания – о нем пишет в дневнике критик Лев Левицкий. Его сведения чуть подробнее (пространные рефлексии по поводу приводимых фактов мы опускаем):

На партсобрании (нам, беспартийным, не положено знать, что там говорится, но слухами земля полнится) в Союзе <…> жучили Булата. Его книга тоже вышла в закордонии. <…> Есть и вина номер 2. Ильин предупредил Булата, что разговор у них сугубо конфиденциальный и, следовательно, тс-тс, ни-ни. Но не прошло и двух дней, как заграничные радиостанции, вещающие на русском языке, передали то, что происходило в кабинете у Ильина[1472].