Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Отметим достойную роль в таком решении Владимира Савельева, который был в тот момент при власти и не мог (в отличие от Жигулина) не владеть информацией об источнике поступившей «директивы». В дальнейшем всем стало известно, что указание это было спущено из горкома партии, секретарем по идеологии которого недавно стал Владимир Ягодкин. Его-то позже и посчитали инициатором. Окуджава, как мы уже знаем, принял эту версию [c. 295]. Недовольство же Разумневича было объяснимым: он как замсекретаря и представитель вышестоящего парткома не смог исполнить поставленную перед ним задачу. Понятно, что в этот раз – действуя по указанию «верхов» – писательское начальство не могло оставить свои попытки и спустить дело на тормозах. «Заказ» надо было выполнить в обязательном порядке.

Следует вернуться к записи Гладкова и пояснить, о каких «неприятностях в Политиздате» он пишет. Литературный критик Алла Пастухова, вторая жена Ю. В. Трифонова, была редактором романа Окуджавы «Бедный Авросимов», который вышел в серии «Пламенные революционеры» за три месяца до описываемого разбирательства – в декабре 1971‐го. Основной проблемой было то, что вместо обещанного романа о П. Пестеле Окуджава написал другую книгу. Центральным персонажем ее стал мелкий чиновник, через восприятие которого и показан декабрист. Тем не менее книгу все же выпустили без добавления «революционных действий» Пестеля, но с измененным издательством заглавием – «Глоток свободы». Эти несоответствия и инкриминировали редакции и редактору ее новые высокопоставленные читатели.

Записи в дневнике начальника А. Пастуховой по Политиздату Владимира Новохатко фиксируют декабрьскую ситуацию:

Главное сейчас – возня вокруг книги Окуджавы. Вчера нам с Тропкиным [главным редактором. – А. К.] сделали втык в ЦК – сказали, что выпуск ее серьезный просчет редакции, что мы должны были руководствоваться политическим чутьем, что в этой книге нет высокого идейного уровня. Было сказано, что это – разговор к слову (обсуждали наш план на 73‐й год), что более обстоятельный разговор еще предстоит. Словом, тучи собрались, скоро грянет гром. Сейчас книга находится на рецензии у Нечкиной [историк, академик. – А. К.]. Тропкин уверен в ее теплом отношении к книге, я сильно сомневаюсь в этом. Сам Булат не видит смысла в том, чтобы мы защищали книгу – она разошлась, можно, мол, сказать, что ее выпуск был ошибкой. Я ему возразил, что дело не в его книге, а в том, что зарежут последующие – Войновича, Трифонова и пр.[1474]

Книгу действительно быстро смели с прилавков. И как раз к апрелю, безотносительно к «делу» в СП, тучи над редакцией «Пламенных революционеров» сгустились. Тем не менее обещанное окончательное решение по этому вопросу в ЦК партии (издательство принадлежало ему) все откладывалось.

Несколько последующих абзацев дневника в публикациях Новохатко печатались один за другим, слитно, но написаны они однозначно в разные дни, легко членятся, и каждый фрагмент поддается датировке по содержанию.

Приведем только первый из этих фрагментов:

<14–15 апреля>. Звонил Окуджава, сказал, что на партбюро приняли решение – обязать его выступить в печати или на партийном собрании с протестом против публикации его произведений в эмигрантских издательствах. Через неделю он уезжает на месяц в Ялту, а там – лето, вряд ли соберут партийное судилище. Словом, если на этой неделе не будет никаких новостей, то с Булатом ничего в ближайшее время не сделают. А это очень важно для цековского разбирательства с книгой.

Таким образом, благоприятное решение партбюро поэтической секции подало политиздатовцам надежду. Но недолгую. На кону стояли не только их личные карьеры, но и действительно судьба всех последующих книг серии. Они продолжали работать в подвешенном состоянии.