Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Сквозь ночь, и дождь, и ветер, щеки режущий,
Урок суровый на ходу уча,
Уходит лондонец в свое бомбоубежище,
Плед по асфальту мокрый волоча.
В его кармане – холодок ключа
От комнат, ставших мусором колючим.
…Мы свой урок еще на партах учим,
Но снится нам экзамен по ночам! (294).

Тихонов нашел этот парадоксальный образ: уже ненужный ключ, ключ от несуществующего жилья. Конечно, и у Бродского, и у Визбора – у каждого по-своему – он звучит иначе, чем у Тихонова. У Бродского это знак метафизической затерянности человека в мироздании; у Визбора – памяти о доме, куда нужно вернуться. Бродский был, безусловно, интересен Визбору (мы писали об этом[1512]), но влияние Тихонова было все же бόльшим, тем более что оно пришлось на ранние годы будущего барда, когда стихи впитываются и запоминаются лучше. Кстати, стихотворение Тихонова «Сквозь ночь, и дождь…» входит в его цикл «Осенние прогулки». Не само ли это название подсказало Визбору название его песни «Апрельская прогулка» (1978)?

Влияние тихоновской поэзии ощущается, наконец, в некоторых ранних шутливых произведениях Визбора. Есть у Тихонова стихотворение «Саранча», где рассказ о борьбе с вредными насекомыми завершается упоминанием о журналистах:

И только селькоры подняли звон,
Шумели и пели про это;
Положен на музыку был фельетон
За неименьем газеты (146).

Эти строки должны были обратить на себя внимание начинающего журналиста и поэта, уже в начале своего поприща сочинявшего шутливые песни о журналистской профессии: «Веселый репортер» (1958), «Целинная» (1962). Во второй из них, кстати, как и у Тихонова, местом действия оказывается степь. Ну а «положенный на музыку фельетон» в стихотворении Тихонова вообще предвосхищает жанр песни-репортажа, основоположником которого Визбор вскоре станет (см. прим. 3 на с. 733).

Как раз в жанре фельетона написана Тихоновым «Общедоступная история стихотворцев», которая сродни некоторым произведениям Маяковского на тему поэта и поэзии, а некоторые из них даже опережает хронологически. Автор высмеивает «лакировщиков» жизни:

Красного лака пускают тут
Застыть на словесной массе.
Блестит лакированный пресный пруд,
И вот тебе – новый классик.
<…>
Товарищи! Вывод отсюда какой?
Ведь надо по чести взвесить —
Не стоит делать приемный покой
Из самой веселой профессии…» (164).

Публицистический пафос, ритмика, интонация «Общедоступной истории…» – как и публицистический пафос, ритмика, интонация Маяковского – ощущается в полемическом студенческом стихотворении Визбора, адресованном другому будущему классику авторской песни – Юлию Киму:

Старо, дорогой. И тема стара.
Никакие мы не певцы.
Хочу, чтоб поэт выдавал на-гора
Гигантской работы слова-образцы (1, 469) и т. п.

Кстати, оба поэта-предшественника в этом же стихотворении Визбора упомянуты:

Был Маяковский. Так. Хорошо.
Асеев – тоже неплохо.
Тихонов. Уткин. Межиров пришел.
Стоп, стоп! Тут другая эпоха (1, 468).

И раз мы говорим о шутливых стихах, то отметим еще одну перекличку. Правда, возможный источник – стихотворение Тихонова «Мы наверху. Холмы желтей, грубей…» из цикла «На Верденских холмах» – вполне серьезен:

Нет, не хотел бы надпись я прочесть,
Чтобы в строках, украшенных аляпо,
Звучало бы: «Почтите мертвой честь —
Здесь Франция стояла! Скиньте шляпу!» (235).

Эти стихи 1935 года содержат историческое воспоминание о Первой мировой войне и предчувствие войны новой. Но Визбору последняя строчка, кажется, вспомнилась в момент сочинения шутливых или полушутливых строк песни «Абакан – Тайшет» (1962), написанной от лица строителей горной трассы:

И дорога, словно сам ты,
Рубит мощь любой стены.
Ну-ка шляпы, экскурсанты,
Скидывайте[1513]

с лысины (1, 96).

Призыв именно «скидывать» шляпы, а не снимать их (так было бы привычнее, «литературнее»), выдает, на наш взгляд, творческое воспоминание о тихоновской строке.