Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

Наряду с популярностью рассказов о «легких» деньгах и сказочных авантюристах интерес к Америке как к непревзойденному символу современности привел к возрождению жанра романа о «Диком Западе». Фильм «Золотая лихорадка» (1925) с Чарли Чаплином в главной роли внес свой вклад в это увлечение. В «Золоте», опубликованном почти одновременно с выходом фильма, Сандрар активно использует возникшую во Франции моду на американскую музыку, кино и технологии. Образ золотоискателя XIX века, человека скромного происхождения, который отправляется в неведомый мир, преодолевает все препятствия и добивается успеха исключительно благодаря своему упорству, сопрягается в романе с архетипом честолюбивого бизнесмена «золотых двадцатых». Мигранты, в «лихорадочном возбуждении» движущиеся на запад в поисках Эльдорадо, названы «толпой жадных до золота космополитов»[395] – это коррелирует с типичной лексикой, используемой в прозе о финансовых спекуляциях. В следующем своем романе, «Деньги», романизированной биографии американского биржевого мошенника Джеймса Фиска, Сандрар использует ту же сюжетную линию, однако усиливает мелодраматическую тональность: его герой терпит крах, совершив преступление из-за любовной страсти.

А вот в эмоциональной палитре архетипического «еврейского хищника» Немировски Давида Гольдера место эротической составляющей занимает родительская любовь, хотя в остальном этот образ вписывается в привычные рамки французской литературы того времени. В отличие практически от всех других героев романа, которые представлены в карикатурном виде, Гольдер не ослеплен страстью к наживе и не тешится мыслью, что деньги принесут ему райское блаженство[396]. Его пороки во многом искупает любовь к дочери, которая не ослабевает даже после того, как жена безжалостно сообщает ему, что он – не отец девочки. К концу романа голос повествователя утрачивает сатирический тон, и читателю позволяют заглянуть в смятенную душу Гольдера – этот неприкаянный странник умирает один, на борту судна, везущего его из Одессы в Константинополь. В последний момент память переносит его в заснеженный городок его детства, и он слышит далекий голос, зовущий его по имени; к Давиду внезапно приходит осознание того, что он неправильно распорядился своей судьбой и растратил жизнь на ложные устремления. Немировски видоизменяет жанр «романа о бизнесе» и придает ему философскую и психологическую глубину. Гольдер, которого современники воспринимали сквозь призму гротескных антисемитских стереотипов[397], предстает героем трагическим, не сумевшим реализовать свой человеческий потенциал – во многом похожим на толстовского Ивана Ильича[398].

Роман принес молодой эмигрантке мгновенную славу и вскоре был экранизирован – тем самым Немировски получила высшее признание, на какое писатель мог рассчитывать в 1920-х годах. Премьера состоялась в марте 1931 года; это был первый звуковой фильм Жюльена Дювивье, и режиссер выдвинул на передний план некоторые детали, представленные в изначальном тексте только намеками. Так, в фильме сцена смерти Гольдера сопровождается хоровым пением пассажиров корабля: собравшись на палубе, они читают еврейскую погребальную молитву «Эль мале рахамим». Текст молитвы содержит пропуск в том месте, где должно прозвучать имя усопшего. Когда хор доходит до этого места, он достаточно отчетливо выговаривает: «Давид Гольдер». Таким образом Гольдеру, который всю жизнь провел в погоне за наживой, забыв о Боге и высшем предназначении, как будто дается шанс на искупление. Оставаясь в целом в рамках тематики, которая уже успела укорениться во французской культуре и ментальности того времени, первый роман Немировски и его экранная версия все же подают тему корыстных евреев-космополитов в куда более неоднозначном свете. Несмотря на безупречный французский и высокую степень аккультуризации, иностранные корни позволили Немировски более широко взглянуть на целый ряд явлений, которые воспринимались французами как само собой разумеющееся. Она свободно ассимилировала, преобразовывала и преодолевала образцы, воспринятые из французской культуры, давая неоднозначные ответы на основные вопросы времени.

Героиня своего времени: гарсонн