Русский морок

Влад Саблин, почти уничтоженный полковником, притащился в свой кабинет, положил папку перед собой и задумался. «Это же надо было так проколоться, где глаза мои были, о чем я думал! Такой факт профукал? Да, смотрел! Даже не как баран на новые ворота, а простенько, как тупой, по-житейски думая, что это рутинные бумаги, смотрел и не видел! Так нельзя работать, прозевал факт, какой же я идиот!» — начал заново перебирать бумаги в деле, открывая каждую и внимательно прочитывая от начала до конца, переводя данные в систему у себя в голове, однако некоторые детали он отмечал короткими записями в блокноте. В деле профессора лежали личный листок по учету кадров, автобиография, написанная собственноручно, и несколько выписок, заверенных отделом кадров.

Листок по учету кадров Влад проглядел быстро, не находя там ничего интересного для себя. Автобиографию он прочитал уже фразу за фразой, отложил, задумался, потом вновь взял в руки, открыл на второй странице и вверху прочитал еще раза: «В период оккупации моя семья находились в Харькове. После очередной облавы и поквартирной проверки документов моя мать, Бетти Григорьевна, мой отец, Федор Исаакович, и сестра матери, Лилия Эпштейн, были помещены в гетто. После этого я больше месяца скрывался в разрушенных домах, попрошайничал, но больше не мог выдержать. Бродя вблизи от города, случайно наткнулся на аэродром и попросился работать там. Меня взяли помощником чернорабочего, и эту работу я выполнял несколько недель. Потом меня перевели на хозяйственные работы. При кухне и на складе. Работая там, я несколько раз относил коробки с деталями со склада в радиоцентр, задерживался там, пока на меня обратил внимание начальник лаборатории и привлек к техническим работам там. По всем разделам радиотехнической лаборатории. Лудил, паял, скручивал проволоку, наматывая катушки, потом начал собирать простые схемы, а когда овладел измерительными приборами, стал выполнять более квалифицированную работу. Этот момент жизни считаю переломным, потому что после окончания войны поступил в харьковский университет, который закончил по курсу физмата. Защитил диссертацию. Тема была закрытая».

Саблин внимательно перечитал еще раз эти строчки, записал у себя в блокноте несколько фраз и подумал, перебирая в памяти эпизоды:

«Написано все без ухода в сторону, все четко изложено. И видно по всему, что документ писался не один раз. Идет война. Великая Отечественная война, в которой немцы уже уничтожили огромную часть еврейского населения. И на всем своем пути продолжают уничтожать их, ну а потом уже цыган и славян. Вот подумай, что надо делать, как можно выжить? Пятнадцатилетний еврейский мальчик. В самом центре войны, население под юрисдикцией оккупантов. Это то, что он пишет в своей автобиографии. Период, с 41-го по 44-й год. Он находится в оккупации и работает в системе батальонного аэродромного обслуживания, как он пишет. — Влад отложил бумаги профессора, прошелся по кабинету и снова сел к столу. — Смотри! Думай! Летчики, элита армии, плюс довольно подготовленный технический персонал, который готовит эти машины к вылету и сопровождает. А это были бомбардировщики дальнего действия. Нацистская система безопасности, у которой была задача нахождения и ликвидации лиц еврейской национальности. Наверняка у них к нему были вопросы. Не знаю, что он им отвечал. И какая складывалась ситуация. Но его пропустили. Наверняка среди окружающих был кто-то, кто стал опекуном, защищал его. Оберегал. Иначе он бы не выжил!

Потом немцы ушли, а он остался там. На аэродроме в Харькове, откуда и был перемещен после проверки в детский дом. В 1949 году окончил школу и поступил в университет».

Влад взял установочный бланк для запроса в Министерство обороны СССР, архивный отдел, с просьбой подготовить данные о дислокации и списочного состава немецкого авиационного полка дальних бомбардировщиков под Харьковом. С этим запросом поднялся в кабинет Быстрова, положил на стол и попросил:

— Павел Семенович, можно за подписью генерала, чтобы побыстрее?

Быстров недоуменно посмотрел на Саблина, провел рукой по голове и сказал:

— Вот что, товарищ Саблин, не думаю, что генерал подпишет это, но я постараюсь! Ответ придет не раньше чем через неделю! А пока ждете, продолжайте работать по институту математики.

На следующий день Владислав Саблин сидел и слушал монотонные голоса разработчиков на закрытом научном семинаре НИИ математики, поражаясь, как легко и без проблем он попал сюда.

— В ходе испытаний наибольшие проблемы вызвала доводка систем коррекции по радиоконтрастному, радиолокационному изображению местности, отказы системы…

Саблин так и не смог разобраться со своими чувствами. С одной стороны, было интересно как бывшему математику снова войти в научный процесс, но с другой — сильно томила и придавливала мысль о том, что это так, всего-навсего короткая командировка.